Все сошло, словно снег с безобразных апрельских газонов:
Беспокойство и грусть, и пустое желание жить.
На душе все грехи стали множить себе новых клонов;
К неизведанным чувствам хотелось спешить и спешить.
Трижды проклятый Мир разговаривал тихо с собою,
Расплескать не успев драгоценный напиток страстей,
Примирившись почти с опрометчивой злой ворожбою,
Время черных молитв приближал, не стыдился гостей.
А они прибывали на свадебных пышных каретах,
На веселых повозках и пьяных разгульных санях.
Пели песни, плясали, купались в вине до рассвета...
Дым стоял коромыслом в отчаянных явях и снах.
Гости знали свой путь в этом Мире, наполненном шумом
Бело-розовых волн и дыханием скудных ночей.
Этот путь — Удовольствие, бег по натянутым струнам:
Снизу пропасти гул и от этого кровь горячей.
Каждый взгляд, каждый вздох, каждый шаг отзывался победой
Над бессмысленной тяжестью долгих размеренных лет,
Над смиренным покоем и прочно оставленным следом
В вязкой грязи болота, где всякий плевок — тоже след.
Серый быт проиграл, и режим потерпел неудачу,
Где расписано время на ужин, работу и секс.
Побеждали тревоги, ошибки, большие задачи,
Дым весенних костров и вечернего неба свинец.
Робких встреч чудеса и признания в том, что возможно;
Разноцветье машин на просоленном пляжном песке.
Белый танец и руки, дрожащие неосторожно.
Шепот, рев, вой и хохот. И где же тут место тоске ?
Нет — бессильным губам, припадающим жалко к иконе !
Прочь, дырявые стены казарм и ворота больниц !
Даже в звуке любви — кратковременном выжатом стоне
Столько плача и счастья, что статуи падают ниц.
... Все твердило: живи и безумствуй, пока еще силы
Водопадом стоглавым бурлят и клокочут внутри !
Разве стоит потеть, напрягаться, тянуть свои жилы,
Когда полная чаша в руке и гульба до зари ?
... Все сошло, словно снег с безобразных апрельских газонов:
Беспокойство и грусть, и пустое желание жить.
В небе, в лужах, в цветах, в окнах пыльных гудящих вагонов,
В лицах женщин читалось отчетливо: время грешить.