В прозрачных тонких струнах бьется страх,
И звон их отражается от стекол.
А хочется, чтоб каждый новый взмах
Рождал пути к очерченным истокам.
Заботлив мир: он пестует цветы,
Расцветшие на дивных одеяньях
Безумной и несбыточной мечты
Сплотить людей на их подъемах ранних.
Но странен смысл оторванных от сна
Бесцветных истин будущих столетий.
И полная блестящая луна
Стремится в круг, где выброшены сети.
Пронзает окна белый луч тоски,
Глубокий сумрак рвется на куски,
А черная громадина хохочет.
И стынет в жилах сдавленная кровь,
На лифте словно поднятая вновь,
Становятся страдания короче,
Но чаще, и от этого во тьме
Вдруг вспыхивает спичкой чей-то шепот.
И вот уже по каменной тюрьме
Проносится глухой и частый топот.
Врывается холодный воздух в зал,
Ожившие вдруг падают картины,
Безумия ночные исполины
Вливаются в нетопленый вокзал.
А дождь стучит по скатам зыбких крыш,
Вплывают в стекла мутные узоры.
В рисунке блеклом вздрагивают лишь,
Чтоб выстрелами в ночь летели взоры.
На светлых лицах снова не печать —
Заветное желание начать
И встать меж страхом, гордостью и злобой.
Так кто же весел тонкие крыла
Сломал, чтоб не отправилась стрела
За черным бесконечно длинным гробом?
... Опять перрон. Пустых скамеек ряд.
Сухие гроздья запаха дороги.
И кончился давно проворный град,
Не цепенеют в страхе больше ноги.
Лишь где-то крик еще пронзит порой
Ночные душно-пряные палаты,
Навалится оторванность горой,
Придавит горло тюком сжатой ваты.
Но скорый сон и мутное кольцо
Закроют ставни колкой шаткой ночи.
Утихнет беспокойное лицо,
И рот его беззвучно захохочет.
Уснет тоска.