И дорога тянулась на сотни миль, и жаворонки щебетали в ослепительной вышине. Выходя из дома, оставляя свои сны за порогом, вдыхая холодный воздух с легким ароматом полевых цветов и пыли с шоссе, ты оглядываешься назад, в темный дверной проем. И там, во влажной духоте дома, где ты спала, остались полусумрачные тени на потрескавшемся потолке, чуть слышное тиканье старых часов, потрескивание сухих веточек в японских глинянных вазах и тот старый, до боли знакомый запах, что преследовал тебя от самого рождения – тяжелый и пряный, как аромат курительных палочек и тонкий, как благоухание цветущей сирени. Запах, который пронизывал даже твои сновидения, превращая их в странствия по густой чаще случайных образов и звуков, в поиск невидимых следов странных зверей, которым нет названия, но которые подходили к тебе так близко, что ты чувствовала их дыхание на своей коже – но не решалась открыть глаза. А сейчас стрижи бесшумно разрезают небо своими острыми упругими крыльями, и солнечные лучи играют на хромированной стали проносящихся мимо автомобилей. Так, проходя сквозь ветер, внезапно врывающийся в твою жизнь сквозь открытую дверь, за которой лишь пустыня и небо, ты оставляешь все ночные одежды и все цепочки – и все засохшие цветы. Шерсть, которую так приятно гладить и воск, из которого можно слепить новую свечу. Ты смотрела в зеркала и не узнавала своего заплаканного лица, своих волос, пепельно-серых, меняющихся каждое мгновение. И тогда, в тишине, среди стрекотания цикад, ты произносила шипяшие и щелкающие колдовские слова, птичий щебет, от которых вода в твоих ладонях становилась черной как смола и медленно стекала, остывая, становясь все прозрачнее и чище. Золотое теплое сияние и смола ночи, которая медленно превращалась в нежную голубизну рассветного неба. Роса на крыльях убитого тобой ястреба медленно высыхала, искрясь в розовых лучах восходящего солнца. Да, только улыбка – и только свет в глазах. И дорога тянется из бесконечности в бесконечность, разрезая землю на две ровные половины – и ты идешь уже не по земле, но по тончайшей нити – упругой, натянутой, горячей. Запах раскаленного асфальта тянется невидимым шлейфом за тобой, развеваясь, качаясь в мареве нагретого воздуха, становясь твоим спутником, твоим провожатым. Закрыв глаза, делая шаг из одного сновидения в другое, ощущая легкое головокружение и потоки вихря, сдувающий пыль с лица, ты оглядываешься назад, на чуть заметную точку на горизонте, когда-то бывшую твоим домом. Там, далеко, - вопросы и ответы, ожидание дождя в самом центре пустыни, молитвы о милости, повторяемые под тихое тиканье часов. Странные звери подходили к двери твоего дома, но ты не видела их. Твои глаза были закрыты – ты молилась, ты плакала, ты ждала. И вот однажды дверь открылась и ветер наполнил комнату, заколыхал язычок свечи перед иконкой, прошуршал сухими листочками прошлогодних букетов сирени, перелистнул пожелтевшие листья календаря. И ослепительное небо пустыни заглянуло в твои глаза; дверь, как поднятые веки пространства, открылась и слегка заскрипела, покачиваясь на ветру. И когда несколько шагов были сделаны, и ты вдохнула ледяной воздух, пыль, поднимаемая автомобилями, наполнила твою грудь и дорога, уставленная магическими знаками, повела тебя прочь. Как холодно птицам в этом пронзительном, залитом светом небе! Поднимаясь все выше и выше, они вдыхают разреженных воздух высоты, чувствуя только свист собственных крыльев и ватное безмолвие вокруг. И черные точки где-то далеко внизу – твой опустевший дом, твои одежды, ставшие игрушками ветра на пропахшем бензиновой гарью шоссе, и ты, бредущая вдаль по тонкой нити дороги – как канатоходец в постоянном усилии опереться на пустоту, как птица с перебитыми крыльями, одиноко бредущая вдаль, как перекати-поле, влекомое ветром пустыни. Ветром, однажды открывшим твою дверь...