По траве луговой мятный запах рассеян.
На губах от него несмываемый след.
Повторяю я путь праотца Одиссея;
Я такой же. Я, стоик. Я, воин. Атлет.
Эти травные волны штормят и бушуют.
Они насыпь дорожную силятся смять.
Поднимаюсь на кручу ну, очень большую…
Не пытайтесь меня с высоты этой снять.
Созревает волна, семя пенное сея
Островами обочины тут или там.
Повторяю я путь праотца Одиссея;
Вслед за ним я в кильватер иду по пятам.
Моя круча как мачта, то набок ложится,
То встаёт, из воды поднимая корму;
Извлекаю из памяти всякие лица
Сортируя по взглядам, порокам, уму.
Где-то Сцилла с Харибтой удачу банкуют,
Отвлекая коленями мраморных ног.
Попадавших впросак, как капусту шинкуют,
Точно срубленный с грядки капустный вилок.
Где-то воют сирены протяжно и сиро,
Обещая развлечь, накормить, постелить…
Но меня не тревожит их сладкая лира;
Не позволю с собой этим девкам шалить.
Травы клонятся долу ковыльною гривой.
Паруса одуванчиков ветром полны.
Сто путей. Сто маршрутов, хоть прямо, хоть криво,
Хоть по стеблям травы, хоть по гребням волны.
Вечный спутник своих неудач и несчастий.
В этой призрачной гонке сквозь годы и рвы…
Одиссею нужна атрибутика власти…
У меня на губах мятный запах травы.