1
Я стою, раскурив бычок, попивая пепси.
Кто-то в черном кричит: “Бейтар!”, обрывая пейсы.
Рядом тоже дымит христос изнутри рванины.
Две косички себе заплел: мол, и мы – раввины.
Я люблю волапюк сородичей, их сорочек,
Демократию, чей коран – религия одиночек.
Предо мною встает пейзаж из одних развалин.
Вспоминается странное имя: Товарищ Сталин.
Мне кивает знакомый араб, все лицо в известке.
И я тоже ловлю свой тремп, позабыв березки.
2
Если есть где-то божий суд, в самый раз поститься.
Я забыл, как тебя зовут. Это мне простится.
Там сидит в облаках судья с бородой праотца.
И навряд ли сухой закон, если с неба льется.
Я ввалился к тебе в пальто, даже ног не вытер.
Ты сказала, что был потоп. Только я не видел.
Я сказал, что любовь не хочет дружить со сплетней.
И что лучше уйти под дождь, чем торчать в передней…
Но спросила, когда луна, Олоферна Юдит:
“А куда мы уйдем тогда, когда нас не будет?”
3
Потому что и мы на “ты” с мировой культурой,
Над кроватью висят две полки с макулатурой.
Там пылится твоя открытка за прошлым летом.
Только ходу обратно нету по всем приметам.
Не со мною, забыв о прошлом, чья карта бита,
Ты устроишь теперь судьбу и очаг культбыта.
Я уже возвращался в тот город и речи читал с экранов.
И с огромным букетом встречал меня сам Зюганов.
Но во сне я забыл, почему меня нет в помине
Где я видел его в гробу и тебя в бикини.
4
Разлучивши себя с истоками, чуть сутулясь,
Я по жизни прошел нон-стопом, как некий Улисс.
И земли (я бежал на облаке, сбросив пыльник)
Что-то чуждое мнится в облике. Зреет финик.
Рассветает. Дорога стелется. Мозг со скрипом
Различает родную брань, овладев санскритом.
(Как в собраньях, где закусь есть и сидят культурно,
Взяв еще по сто грамм на грудь, если речь сумбурна.)
Оттого-то в почете Фрейд и аншлаг в театре –
Потому что любовь не хочет делиться на три.
5
Нам в затылок с прохладцей дышит иная поросль.
Мы сыграем свои последние роли порознь.
Да и жизнь, подчинясь механике – та же лепта
В синема, где, являя зрелище, тает лента;
И когда режиссера, коего (он же зритель),
Когда в зале включают свет, говорят, увидим,
Поделом полагая прошлое знаком титра
(Извини за любовь к рапсодии – жизнь пунктирна),
Не блюдя ни аза, ни ижицы, мучась слухом,
Мы уйдем в небеса киношные друг за другом.
6
Я стою, раскурив бычок, попивая пепси.
Эфиопы поют по-русски блатные песни.
Таиландцы ведут на привязи двух болонок
(Ходят слухи, что каждый третий из них – кинолог).
Зависает в пыли над городом бледный месяц,
Где Иаков во сне свернулся с пожарных лестниц.
“Извините, Вы в Бога верите?” “Не особо”.
“Про потоп хорошо сказала одна особа”.
“Хорошо бы сальца под водочку взять к обеду-т' ”.
Ветер носит. Собаки лают. Машины едут.