Уж на сносях был Первомай
И солнце отдавало глянцем.
Непохмеленный дед Банзай
Шел освежиться к добрым зямцам.
В заплечном сером вещмешке
Он нес стакан с головкой лука
И в полу сдержанном смешке
Таилась боль его и мука.
Он мыслил: Ежели вчерась
Свой чемергес они прогнали,
То ведь нальют не оскорбясь,
А я уж откажусь едва ли.
Что ж, в тех нетронутых местах
Цивилизацией и скукой
Он слыл, как притча на устах,
Хоть, вообщем, был типичной сукой.
Во времена не то войны,
Не то обильного потопа,
Им были зямцы спасены,
Увезены по водным тропам
И от беды и от нужды,
От политических гонений,
От 5-ти пунктовой вражды
И от налогооблажений.
А, может, с парочкой зямчих,
Или с десятком, как проверить? -
Он просто отъезжал на миг,
В местах укромных поривьерить....
И, таки - да, и таки - смог
Оставить память в этом роде -
Как гений случая, как Бог,
Наперекор пойдя природе. Ведь, если вспомнить старину,
То в жизни уйма совпадений:
Поймал, как Ной, свою волну-
И в генофонде поколений
Уж чтут тебя, а всяк изъян
Не сразу виден, через время.
И Дарвин впутал обезьян,
Прости, Господь, в людское племя!
И вот - Банзай, суров и прост,
Бредет, как истина немая -
Старинный зямячий прохвост,
Сродни нашествию Мамая.
И что он видит? - Ни-ко-го,
Синдром похмельный сердце гложет,
Иль что-то с "крышей" не того?...
Ну, ексель медь етти, ни рожи!
Народность зямячья ушла,
Похерив сущность Первомая,
Их солидарность не нашла
Оставить нужным для Банзая
Ни рюмки выпить, ни чего...
Взглянув в свой быт с идеей новой:
За что поили и кого?! -
И пал Банзай судьбой суровой !
. . . . . . . . . . . . . . . .
Мораль, как истина - проста,
Как ветер над костьми Банзая:
Чтут идеал из уст в уста,
Когда наглядность - неживая.