Из весны, из раскисших гнезд
Вылетали черные сны.
И, как псы, помелом из звезд
Доставали до ног Луны.
Распыленное марево ртутью
Заполняло стекло над грудью
И стекало шарами вниз.
Милый ветер сдувал окурки
С тротуаров, играя в жмурки
С головами озябших крыс.
Серый вечер давно упал
На уснувший западный лес.
Там остался один запал
На востоке — и тот исчез.
Волновались пустые ступеньки,
Что плевков им не хватит пенки,
Да напрасно: досталось всем.
Ощущение черных весел,
Распоровших хлипкую осень,
Потерялось, уплыв ни с чем.
Где еще холода и звук
От раскола дней об асфальт?
Может, это прощальный круг
Стаи, ждущей: а вдруг, фальстарт?
Ничего, лишь сухие сугробы
Наполняли тугие утробы
Сизым пеплом, летящим с крыш.
Необъятный ужас колотит
Не копытами — чьей-то плотью —
И его прищур уже рыж.
Нет, закат не ударит в лоб
И стекло не вопьется в снег.
Но собаки воют, и сноп
Света лун здесь начнет разбег...
В лица били декабрьские стервы
С голосами искусной Минервы
И смеялись, и выли во тьме...
Звуки таяли в медленном танце,
Словно снежные протуберанцы,
Умирая... назло зиме.
1993