эх, не пишется, и не слышится
в дедморозное новогоднее
в утро раннее мне не дышится
ни просторнее, ни свободнее.
вьются улицей вихри снежные
где-то милый мой отмечается
уж за полдень, а ночь безбрежная
не проснется никак, не кончается.
обернусь я кобылой белою
да тряхну своей гривой пегою,
рысью странною, неумелою
как запрыгаю, как забегаю!
через город радостной лошадью
поскачу я, стуча копытами,
мимо елки большой на площади,
карнавальной толпой забытою,
каруселей, палаток, фонариков,
мимо фантиков, блесток, окурочков,
мимо улиц с гирляндами шариков,
мимо спящей в сугробе снегурочки.
на окраине города нашего
я найду, винным духом ведомая,
в полудреме тебя, уставшего,
украду из чужого дома я.
унесу в темный лес заколдованный,
под сосной разбужу осовелого,
руки-ноги морозом закованы,
прядь волос цвета инея белого.
я родного согрею дыханием,
ткнусь в ладони губами горячими,
что же ты не ответишь лобзанием,
чтож застыл ты глазами незрячими?
обернусь я лесною красавицей,
в снежной шубе с косою серебряной,
неужели тебе не понравится
новый образ сей, яхонт мой ветреный?
теплым снегом, как мехом укутаю,
наколдую метель беспросветную,
спи , родной, до весны зиму лютую,
я ж уйду в тишину предрассветную.
эх, не пишется, и не слышится
в дедморозное новогоднее,
в утро раннее мне не дышится
ни просторнее, ни свободнее.
2002, 3.01