0 л.10 часов вечера.
С ногами влез на подоконник.
На небе –радуги изгиб.
Пришла весна, а я – покойник.
Как я не вовремя погиб.
½ л ("Балтика"3 номер).22.30.
Ехиден, грузноват и обволошен,
Ни дать, ни взять - Максимильян Волошин,
Взгляд привлекает, как картинка «ню ».
Сегодня я ему не позвоню.
…Я думал, очарованный тобою,
Что болен ты космической тоскою,
И, слушая тебя, почти верил,
Что цель твоя – открыть сознанья двери.
А оказалось, что тебе хватило
Профессии и женщины любимой,
Слегка материального достатка,
И грусть твоя исчезла без остатка…
1 л.23.00.
Общага, где я жил немало лет.
Тут были люди – здесь их больше нет –
Размазаны по свету тонким слоем.
Кто в Штатах, кто – в Серебряном бору.
Их имя – nick@server.ru.
Или не «ru», а что-нибудь другое.
И цвет, и запах выветрен уже.
И на моем любимом этаже
В окне торчит неведомое тело.
Внизу снует учащийся народ.
И бритый гоблин охраняет вход.
Мне – входа нет. И мне там не фиг делать.
Под крышей безобразит вечеринка,
Я – не при чем, в моей руке бутылка,
Мы в темноту уходим с ней вдвоем.
А из ларька с пентхаузного снимка
Глядит мне вслед грудастая блондинка.
Корова, что мне в вымени твоем!...
* * *
Фролов. Теперь, должно быть, кандидат.
Идет, сутулясь, с папкою под мышкой.
Потусторонний посторонний взгляд,
В пяти местах заштопано пальтишко.
С Физтеха возвращается домой –
В общагу, где который год ютится
С дитём, функционалом и женой.
Жена им (без иронии) гордится.
Он в метре от меня просеменил
В свою математическую небыль.
Его я молча взглядом проводил
Из-за угла, и им замечен не был.
1,5-2,5 л.23.10-00.30.
Спешил на бал - приехал на кладбище.
Среди могил стою, задумчив, тих.
Зачем я не лежу в одной из них?
Таращит ночь подбитое глазище.
На кладбище покой и тишина.
Ничто меня не мучит, не тревожит.
Мне некуда спешить - я послан на…
А сердце не любить уже не может.
* * *
В редком ветреном лесу
Искрой на свече
Память о тебе несу,
Не пойму – зачем.
А в Гудзоновой волне –
Тёплая вода.
Твоя память обо мне –
Кукла изо льда.
* * *
Когда полмира подомнет Закат,
Лет через двадцать, или, может, тридцать,
В Москву приедет натовский солдат
Учить смиренью лишнюю столицу.
И будет мельтешить туда-сюда -
Невместный, как скульптура Церетели.
Нос вздернутый и карие глаза
Я разгляжу в оптическом прицеле.
И увидав знакомые черты
В лице заокеанского урода,
Я вспомню день, когда свалила ты
В империю трехслойных бутербродов.
И мне еще неясно самому,
Что может с ним, да и со мной случиться.
Какое я решение приму
Лет через двадцать, или, может, тридцать.
* * *
«Девчонка» и «Пчелка» пропали, неведомо где.
Две сотни матросов пожрало бездушное море.
Последний корабль стремится навстречу беде,
Гонимый на Запад одной истерической волей.
На грани голодного бунта кончается год.
Команда то точит ножи, то стенает о чуде.
Колумб непреклонен. Он гонит вперед и вперед....
...И «Санта-Мария» с триумфом подходит к Калькутте.
Безумный картограф приветствует местных царьков.
В ответ - драгоценным металлом унизаны пальцы.
На борт поднимаются сотни набитых тюков.
Стирают от скрежета зубы враги-португальцы.
Но тщетны потуги историю вспять повернуть.
Торговые тропы проложены по океану.
И лайнер «Титаник» уже отправляется в путь.
Одним переходом из Генуи в Иокогаму…
…И лишь иногда видят странные сны моряки
О серых Скалистых горах и просторах Монтаны.
Из бездны к ним тянется тень исполинской руки,
И призрачный факел мерцает со дна океана.
3 л.01.00.
С кем покалякать по душам -
Прибиться, что ли, к алкашам?
Недобро смотрят алкаши,
Нужны на выпивку гроши.
Хоть и не жалко мне грошей
Поить недобрых алкашей.
Но лишь напоишь алкашей –
Сейчас же выгонят взашей.
Такой обычай на Руси –
Не верь, не бойся, не проси.
3½ л.01.30.
Поднимаю к небу руки,
Под ногами - шар земной.
То ли звезды, то ли глюки
Вьются в небе надо мной.
Чья-то тень стремится мимо,
Может, впрямь, меня боясь?
Я и страшный, и красивый,
Полудемон - полукнязь.
Завтра все пойдет иначе,
Завтра будет все не так.
Стану тварью я дрожащей,
Буду ползать как червяк.
Будет страшен мне прохожий,
Нависающий горой,
Размахнувшийся подошвой
Над моею головой.
Много.Поздно.
В moonlight’е разглядев единорога
С победно к небу поднятым штырем,
Я возопил: «Скажи мне, ради Бога,
Какой резон в обычае твоем?!
Пусть был ты прокурора неподкупней,
Пусть льва храбрей - и это я приму.
Но отчего тебя считали мудрым,
Воткни мне в душу рог - я не пойму.
Когда очередной прекрасной даме
Ты черепушку на колени клал,
О том, как стремно дергаться в аркане,
Неужто никогда не вспоминал?
As if обыкновенным вожделеньем
Был разум твой настолько помрачен,
Что ты готов был прыгать на колени,
И пресмыкаться до конца времен?…»
В опорном пункте кто-то тихо умер,
На перекрестке плакал крокодил.
Лолитоман, средневековый Гумберт
Уже в усмешке рыло приоткрыл…
Но тут прошла машина по дороге,
Квартал ошпарив фарами во тьме,
И собеседник мой единорогий
Распался сеткой трещин на стене.
* * *
« Прошу внимания! В Москве француз-филолог
На дискотеке встретил девушку одну.
К его несчастью, был знакомства срок недолог -
Она уехала в далекую страну.
А он не знал, куда любовь его девалась,
И Надин номер набирал сто раз на дню.
Спустя полгода ее мама испугалась,
Когда он в трубку крикнул радостно: «Надю!»…
Есть у явления надежды разновидность
С матожиданьем, тяготеющим к нулю,
Когда субъект не принимает очевидность.
Итак, коллеги, назовем ее – «НАДЮ».
* * *
На крики появился Аверроэс.
Он помолчал, в каких-то свитках роясь.
Потом, вздохнув, пробормотал, в ответ:
«Не знаю, как тобою буду понят -
Мы существуем, лишь пока нас помнят.
Забытых – нет».