Поведай мне, ветер, на воле рожденный
единственным вздохом
души одинокого черного тополя,
а могу ли и я научиться молчать
на языке безымянной реки,
проглотившей двуострый зародыш луны,
на плавном наречии щучьей страны?
Мне близки и понятны и смысл обтекаемых жестов
и манящие знаки скользящих растений,
замыкающих вод полусонное шествие...
Людям свойственны странности звукоплетения,
культ изречений священнодействия.
Узники речи,
возжелавшие увековечить
изменчивое и случайное,
что вы слышали красноречивей молчания
непереводимых языков разведенного пламени,
яснее безмолвия тьмы мегаточий в просветах галактики?
Разве можно изречь остыванье зарницы в излучинах памяти,
или как-то назвать унесенного дыма текучую пластику?
Кто разложит на ноты весенний прилив-перепев ароматов,
напоет, не сфальшивив, хотя бы вступление в летнюю тему
серебристой полыни, гречишного поля и веточки мяты?
Виртуозно молчать, чтобы слышать травинкой тишайший оттенок
настороженной жизни распустившегося мотылька
и дрожание хвои у самой макушке на дальней сосне.
По серебряной нити спускаясь на небо с надкушенного листка,
научиться читать по следам малых птах и стрекоз в вышине.
Возвращаться к истоку по стертым кругам на замерзшей воде…
Но мы пойманы речью в узорные сети –
Как ты думаешь, ветер?
………………………..
Ветер!
Ты где?