Иду на занятия. В пуховике грязно-серого цвета.
За спиной рюкзак.
Помнится, когда-то он был синий.
Гляжу себе под ноги. Серьезное время. Надо думать. А я думаю. Я на занятия иду. «В своей поэме Пушкин представлял… Представлял…»
Угрюмые питерские дома звенят распахнувшимися окнами. Смотрят удивленно:
- Ведь весна!
Оборачиваюсь. И, вправду, весна. Небо, еще недавно имевшее цвет моего пуховика, приобрело оттенок моего рюкзака в далекой молодости. Пожимаю плечами: весна…
- Весна! Что же ты не радуешься?
А я радуюсь. Я на занятия иду.
Говорят, держать собаку в будке на цепи не гуманно. Поэтому добросердечные хозяева протягивают над двором проволоку и свободно закрепляют на ней цепь: «Бегай, собачка, бегай!» И собачка бегает – туда-сюда, туда-сюда… Говорят, и колесо для белки из гуманных соображений. А моль – это бабочка такая.
«Бегай, собачка».
Иду на занятия.
- Так ведь весна!
А мне бы… В трамвай – и в лес, там еще снег не растаял, но ручьи уже текут, тихий звон за спиной:
- Ты?
И все затихает…
А мне бы – на крышу, железо сверкает на солнце, хлопают чердачные окна – и крыши, крыши, крыши…Толстые трубы гудят глубоким басом. Приглушенно поют антенны. Тоненько звучат капли, и вот он вступает, он вступает – весенний орган, все громче и громче, он торжественно и празднично растет от крыши к крыше.
Иду на занятия.
«В своей поэме Пушкин…»
Весна ревниво перехватывает мои мысли.
- Посмотри туда! - властный приказ.
Купол блестит. И речка – неизвестный мне рукав Невы. По ней плоты плывут…
Шагаю вправо.
Дребезжащее: « Не поступиш-ш-шь!»
Протянута над городом проволока: дом – школа - курсы.
«Бегай, собачка…»
Иду на занятия.
« В своей поэме…»
Требовательный голос - прямо в ухо:
- А теперь – вниз!
Трава! Честное слово, трава в конце февраля!
Это – мать-и-мачеха, а это …я даже не знаю - что, но трава ведь!
Весна!
Проволока дребезжит.
Иду на занятия.
«Пушкин…Пушкин…»
Кто такой Пушкин?
Пушкин осень любил.
А нам-то что?
Ведь весна!