Октябрьский дождь заливает пальмы
на Promenade des Anglais.
Таксист сдирает сто тридцать франков
от аэропорта до города.
Гостиница "Рузвельт", пустые бульвары
да галька на пляжах во мгле,
Миражи полнолуний любви – но это
будет еще не скоро там.
Меню в ресторанах – не слишком искусный
сюрприз – на моем языке,
Предполагающим вежливость тоном:
"Désolé, но кухня закрыта", –
И снова зонтик, кромка воды,
и нашепчут огни вдалеке,
Что все это – город, одежды, идеи –
не сгинет, но будет забыто.
Серость во всем – в непрозрачных потоках
с неба и с гор, в дыму,
В Средиземном море, по слухам, лазурном,
в фасадах и в мрачных аллеях,
В котах и в деревьях, в киосках и в лифтах,
в асфальте, – и потому
В словах и на лицах у горожан
какая-то затхлость музея.
Дышат останками лета, читают газеты –
в день по нескольку строк,
На старом базаре торгуют зверями
да гильзой, бывшей патроном.
Бредут, по давней привычке, в церкви,
но и, взглянув на Восток,
Увидишь не Мекку и не Медину,
а только Монако с Мантоном.
Спит чужих курортных романов
и ушедших поэтов страна,
Объятья тумана – уже не отпустят,
но в эту минуту – так проще.
И как-то нежданно случилось: фонтаны
в полночь на Place Massena
Напомнили, акварелью расплывшейся,
старую Думскую площадь.
Так навевает грусть и прохладу
неостановимый прибой,
И призрак бредет сквозь толпу, не спеша
и не отвлекаясь на лица.
И, растворяясь в грязи листопада,
ты забираешь с собой
То немногое, чем волновалась душа
и чему уже не повториться.
_____________________________________________
Октябрь 2000 -- январь 2001