На перекошенных оконных рамах,
Чей детский смех уснул в раю,
Я руки простирал в монет заржавленных карманах-
Всё время орёл и решка спорят: кому отпечатки пальцев дарю.
На площади, касательной к мышлению, в фарфоровой тарелке памятник борщу
И речка Хуанхе осенне-жёлтым опиумом кайфа змеем
Сплетённая со строчками из букв, являющих собою смесь из видеом и матричных стихов;
Весь этот вихрь немыслимых футуро-сюрреалистических косичек
Чрез ноздри пробирается в окно картино-мониторо-мира,
Где ты висишь железными трусами берега а рядом отдыхают бигуди грудей.
Другая, состоящая из белошумной дроби,
В числителе которой дерево умножено на дом,
А в знаменателе Джоконда в степени стихов Рембо плюс панорама Гималаев,
Рискует мне в картину попадать, но я тебя одну рисую всуе.
И вот нарисовал какие то квадратики и пятна лиц вселенные и ДНК и небылицы
В надежде подарить тебе в награду увидать хоть раз тебя с собой
Бежала ты по берегу слонами слов в меня кидая-
Давая мне понять (я зримо всё представил табуреточку к петле приставил):
На пощади твоих идей среди детей трёхлетних держащих руками шприцы с героином,
Четырерукий Будда борщ жевал национальное украинское блюдо,
Пельмени из медведя русские и итальянскую лапшу.
О нём одном лишь тысячу в тысячекратных степенях тысячелетий ты мечтала
В моей душе и так уже угрюмой повариха лиха,
Ты лётчик в сердце у меня взорвавшегося рваной точкой самолёта,
Всего назад лишь вечность мига улетевшего ко мне с твоих вселенских век,
А он тебя не замечал среди четырежды на пять весёлых тел величиной с парсек,
Видать их груди были из железа мятого в питаемой квазагами турбины пасти
Сплошная порнография и абсолютно не осталось страсти,
А ты… а ты в теченье вечности когда и миг порос вдруг паутиной ждёшь,
Когда он учредит товарищество почитателей хорея,
Шагнёт вдоль горизонта губ твоих смелее
И молния испепелит огнём округу
И далее весь Млечный Путь по кругу.
Я шёл по улице горел в груди костёр
Широкий луч защебетал подснежнику о том,
Что обо мне мечтает та другая.