Союз ветеранов броуновского движения проводит церемонию награждения Нобелевской премией по литературе за XIX век.
Как известно, первая церемония присуждения Нобелевской премиии состоялась в 1901-м году. Мы посчитали это вопиющей несправедливостью и решили восстановить истину.
Первым сомнением было: а не переназвать ли премию? Ведь, вроде бы, покойный Нобель не имеет к ней никакого отношения. Не логичнее ли назвать её, например, Крашенинниковской премией. Но по зрелом размышлении мы поняли, что Нобелевская премия – это всё-таки почти миллион долларов, а Крашенинниковская – ничто. Поэтому имеет смысл вручать отличившимся именно Нобелевскую премию, а не какую-либо иную.
Далее возникли проблемы технического характера.
Мы честно сказали себе, что относимся к литературному процессу 19-го века ретроспективно. Мы знаем, кто умрёт раньше, окружённый радостными домочадцами и полицейскими, а кто проживёт долгую, несчастливую жизнь. Поэтому работа была разделена на два этапа: 1)составление списка достойных, 2)распределение их по годам.
И уже составление списка вызвало наше изумление. Дело в том, что при всей классичности той литературы, когда литературоведами подгребён уже и всякий даже полувялые спутники великих поэтов и прозаиков, мы не смогли найти во всём мире ста авторов, которые могли бы претендовать на Нобелевскую премию. Вообще-то догадаться об этом можно было и раньше – изучая список за 20-й век. Ведь, наверное, мало кто представляет себе, кто такой Генрик Понтопидан, да и правильно, что не представляет. Но мы-то думали, что случайные вручения премии объяснялись причинами сугубо политическими. А оказалось, что есть и объективная трудность – ну нет их.
(Да, это не значит, что в 20-м веке некем было сменить Понтопидана. Но даже вручив премии Белому, Кафке и Гашеку, проблема не была бы снята).
Но при этом мы понимали, что если не вручать премию каждый год, то это явно уронит престиж премии. Крымская война явно не претендует на событие, сравнимое с войнами мировыми, чтобы из-за неё отменять церемонию вручения.
Решение было и содержательное и формальное.
Во-первых, изучив опыт присуждения премий в 20-м веке, мы обнаружили часто встречающуюся формулировку «лучший поэт такой-то страны». И это понятно: переводная поэзия вообще чудной жанр, поэтому приходится аппелировать к признанию внутри страны. И хотя, возможно, сравнивать Гейне и Петёфи нельзя, но объективных критериев почти нет. Поэтому лучшие поэты своих стран были сочтены нами достойными награждения.
Во-вторых, мы понимали, что никуда не сможем уйти от национальной предвзятости. И мы сочли это оправданным и вполне законным. Да и количество лауреатов Нобелевской премии из Скандинавских стран явно непропорционально общему количеству. (При всей непререкаемости гениальности Ибсена и Гамсуна). А если бы они ещё и Астрид Линдгрен успели вручить? (Что опять-таки было бы вполне справедливо). Поэтому мы не стеснялись в присуждении премии российским авторам, отдавая к тому же дань тяжёлому пути русской литературы в 20-м веке.
Ну и, в-третьих, всё-таки пришлось нам прибегнуть к формальным ухищрениям и открыть энциклопедический словарь. Оправдывали мы себя причинами политического характера: так как наш список был явно европоцентричен, то просто необходимо было присудить несколько премий авторам с востока. Рыская по словарю, мы нашли несколько фамилий (немного) и уже из них осуществили выбор, отдаваясь интуиции и литературному чутью.
Теперь возвратимся к ретроспективности нашего знания. Проблемными явились зоны начала и в конце века. Так как Нобелевская премия может быть вручена только один раз (а раз мы уговорились, что вручаем Нобелевскую, а не Крашенинниковскую премию, то мы и не могли вносить изменения в её статус), то если писатель получил премию в 20-м веке, то в 19-м вручать её было уже невозможно. Так Сельма Лагерлёф вполне была достойным кандидатом уже после написания «Саги о Йёсте Берлинге», но она, к сожалению (к счастью!), получила премию позже – в веке 20-м.
С началом века было сложнее. Конечно, первая премия должна была бы быть присуждена Гёте. Но Гёте жил ещё очень долго, а вот тот же Шиллер еле дотянул до учреждения нами премии. Поэтому, учитывая биографию, мы иногда поступались принципами хронологической справедливости. Единственным ограничением было то, что ко времени присуждения у автора должны были выйти какие-то его классические, существенные произведения (чтобы было за что присуждать).
Исключением из правила оказался Лермонтов, которого убили летом в год выхода и сборника стихов, и романа, а Нобелевская премия посмертно не присуждается. Но оказалось, что в 20-м веке был случай посмертного вручения, поэтому, пользуясь нормами прецедентного права, мы сочли себя вправе произвести это присуждение. (Да если бы и не было – всё равно бы вручили).
Ещё одним вопросом – не спорным, а вполне бесспорным – было вручение премии по литературе не только писателям. В 20-м веке литературной нобелевской премии были удостоены историк Моммзен, философ Бергсон, мемуарист Черчилль. Поэтому и мы с чистой совестью включили в список великолепного стилиста Ницше.
В 20-м веке никогда не присуждалась коллективная Нобелевская премия по литературе. Но, с одной стороны, были случаи раздела премии на двоих, с другой, премии мира вручались целым организациям, а с третьей, коллективный автор, попавший в поле нашего зрения, писал под псевдонимом, и Нобелевский комитет мог просто не знать, что за этим именем скрывается от трёх до пяти лиц. Поэтому единогласно премия была присуждена Козьме Пруткову (а как они её поделят, не входит в круг ответственности Нобелевского комитета).
Мы выражаем нашу признательность всем, кто поддержал нас в этом многотрудном деле.
Список лауреатов будет размещён в рецензии сегодня вечером.