* * *
Коллекция фобий не хуже коллекций иных.
Её собирателю ведом восторг неофита
и свойственна цепкая память свидетеля. Сны -
его территория, в них он ночует и в них
исследует люки, подвалы, могильные плиты.
Однако явь также его территория: тут
живут голоса, бродят тени, бытийствуют ткани
и водятся жесты, и запахи пышно цветут,
и хищная память его не считает за труд
все это оплавить и сделать своим достояньем.
И вот - голоса. Голос первый изрядно мясист
и сочен, и красочен, и во всех смыслах изряден.
Им мог бы владеть полнокровный седой гармонист,
он мог бы быть почерком, плавно ложиться на лист
слоистою пастой, в густом окружении пятен.
Хозяин мясистого голоса, в прошлом - поэт,
степенный ценитель добротного ладного слова
("возрадовался", "возлюбил", "посему", "паритет"),
беспечно уверенный в том, что хороший сонет -
разумный субъект, многоклеточный, но небелковый,
давно неприятен коллекционеру мане-
рой сипло свистеть, сквозь одышку слова пропуская,
мучнистостью кожи лица, пряным взглядом, на дне
которого, словно в похмельной густой пелене,
шевелится сила, хтоническая и глухая.
Ничто не забыто, и вот уже голос второй
негромко звучит, мягко трётся о тёплые уши
коллекционера, но тот, поглощённый игрой
не слов, но желудочных соков, скучает. Пусть рой
жужжащих согласных жужжит, остывающий ужин
ему интересней и ближе, а стало быть, нет
причин доверять мутным волнам словесных потоков;
но волны текут, и несут непогоду, билет
на модный спектакль, груз болезней и прожитых лет,
угрюмое знание как же нам всем одиноко в
среде пластилиновых варваров. "Знаете, мне
не нравятся ни театралы, ни зверская сила
искусства. Но, правда, однажды... и то лишь во сне...
сильнее, чем "Фауст", чем Горький и пьеса "На дне"...
театрик был анатомический, но очень милый".
"А зря, молодой человек. Плоский юмор меша-
ет вам осознать много важных вещей. Посмотрите:
вот я перед вами. Не хиппи, не панк, не клошар.
Слегка полноват, но размеры диктует душа
своей полнотою. При этом, я - преданный зритель".
Субстанция гостя не хуже - заметен повтор -
но так и задумано - шумных своих акциденций.
Вот гости уходят (и каждый, как опытный вор,
уходит бесследно), и дом обретает простор,
и вы (дрожь в конечностях, влажный язык полотенца
вокруг головы) приближаетесь к кухне, где ждёт
вас поздний обед, от предчувствий дурных холодея.
Филе тучной птицы, картофель, маслины, компот.
Мясистые ткани, волокна клетчатки ваш рот
жуёт увлечённо, в глухом упоенье злодея.
А ночью вы спите, и сон ваш не то чтобы груб,
скорей, безразличен и мерзко насмешлив. Вам снится
друг смутного детства, Евгений Аронович Трупп,
тасующий в мятой колоде знакомые лица.
Волокна и ткани в желудке вступают в игру,
и мстительно бьётся о стенки бескрылая птица.