СВоБоДа чтения. Ракита

Союз Ветеранов Броуновского Движ
Читал я «Сумму оснований. Основы» с месяц, наверное, по частям и целиком.

С одной стороны, это было то, что я давно ищу – мне кажется, что наступает время крупных форм – эстетическая затёртость лирики (при всей её вечности) не позволяет зачастую насладиться даже тонкими и прекрасными произведениями – как трудно читать сейчас «бродские» стихи – хотя многие авторы их талантливы и умны – но я же читал уже Бродского!

Бродского надо читать, а не писать!

А эпические формы, которых сейчас почти нет, а те, что есть, чаще всего плохо исполнены – или же заражены медитативной лирикой, что красиво, но в поэме на пятой странице спрашиваешь – а если бы здесь всё оборвалось – что изменилось бы? А если бы вместо этих пяти страниц вставить пять из середины – и опять оборвать – тогда что? Медитация она же безначальна, она же процесс – и тогда зачем поэма – а не короткий стих… Либо какой-то иной жанр – например кольцеобразную форму, когда читатель теряется: а что – я это уже читал?

«Сумма оснований» - это та большая форма, которая написана ответственно и интересно. Но сейчас хотелось бы не ругать-хвалить (уже прочитано, раз дочитал – значит, понравилось), а понять один эстетический феномен, который, как мне кажется, является стержнем «Суммы».

Когда я читал её, то всё время раздваивался между впечатлением эстетическим – отношение к произведению, как к поэме – и философским, логическим – отношение к «Сумме» как к философскому трактату.

И здесь не проходят простые аналогии. Та же «О пророде вещей» Лукреция Кара, на которую любит ссылаться Михаил Гофайзен, например, сейчас воспринимается (мной, хотя думаю и иными) исключительно эстетически. С Лукрецием не хочется спорить – как не хочется спорить с Гомером о богах. И не то, что не хочется, а спорить – странно. Хотя в то время, когда вещь выходила – она была более философским трактатом, чем искусством (при всей трудноразличимости этого). И спорить с Ломоносовым о пользе стекла – глупо. И читая оставшиеся вырезки от Эмпедокла, мы воспринимаем их как философию, но не как поэзию.

В случае «Суммы» Ракиты дело другое. Она современна, и с ней хочется спорить (или вступать в диалог). Но вот именно здесь и проявляется та эстетическая специфика, которая позволяет ей оставаться одновременно и произведением искусства и мыслью, разлитой в стихотворных строках.

Дело в том, что всё то, за счёт чего поэма достигает своего эстетического эффекта, является как раз и необходимы чертами того, за счёт чего достигает эффекта (убедительной силы, стремления соучаствовать в мысли) и философия Ракиты.

Какими приёмами он пользуется, создавая произведение?

Постоянная диалогичность, которая вовлекает читателя, создавая впечатление собственного его размышления. Но ведь диалогичность – один из приёмов разворачивания философской мысли со времён Сократа, а в XX веке после Бахтина и Библера некоторыми рассматривается чуть ли не как единственно возможный.

Апелляция к реальному опыту оживляет повествование, делает его объёмным – что очень важно при отвлечённом и вполне теоретическом содержании. Но это опять-таки черта хорошего философского мышления, это то, что составило славу Аристотеля и Фомы – утверждение реальности мира, то, за что бился Лосев.

Связь абстрактного с самым жизненным, с самым важным, отчего пробуждаются в душе читателя не просто размышления, а переживание своей собственной жизни. Но это же и есть черта реальной философии – мыслить не для того, чтобы установить взаимосвязь понятий, а чтобы быть счастливым, чтобы понять себя – и жизнь.

Тонкий и одновременно честный ход, который по новой пробуждает читательский интерес – неожиданный рассказ о себе. Поворот, что всё, что я рассказывал – не ход моей теперешней мысли за письменным столом, а течение моей жизни, та логика, в которой я решал эти вечные вопросы. Но ведь любая продуктивная философия рождается из личной проблемы.

И тогда наступает удивительное впечатление, когда любой вопрос о содержании поэмы (так кто же Ракита, как философ, например – вроде бы, реалист в понимании Аристотеля, но…) вдруг предстаёт как эстетический факт – потому что он вырастает из целостного впечатления, получаемого от «Суммы».

Есть ли другой аналог – я не читал.

--------------
Евгений Крашенинников