Словно четки из красного жемчуга, прячешь в руках
Безупречность рябины - наследница древнего рода.
Твоё время в отъезде, а люстры в угрюмых чехлах,
И в графине томится мускат непрошедшего года.
В полусумраке комнаты, в лисьи укрывшись меха
Обручальным кольцом замыкаешь свою несвободу.
Не в крови – в горьковатой улыбке слепого стиха,
Васильковой лазурью в траве - ощущаю породу
Выше прочих, иных. Чуть дыша, на струне языка,
Замирает, грассируя, «эр»- поступь канатоходца
По хрустальным ступеням строки так небрежно легка,
Что мне кажется звук неминуемым криком сорвется.
Я смотрю на тебя сквозь портьерную пыльную ткань,
Мои мысли – союз мотылька и библейского змея.
Ты не ждешь меня, все безупречнее профиля грань,
Темный камень монахинь в проколотой мочке синеет.