Остается немного: глушить коньяк,
Спать до вечера, пачкать едой посуду,
И писать стихи без оглядки. Так,
Как, наверное, после уже не буду:
Рыба среди бумаг.
Остается лишь то, чем не пренебречь:
Антология тропов, трюизмов, фальши,
Остается, чего не отнять, сиречь
Только верное средство продлиться дальше,
Только родная речь.
Предложение распространяется
Как зараза. Рука обрывает фразу
Не на точке, а на ширине столбца.
Я по капле выдавливаю из глаза
Небо и пью с лица:
«Это правда, что рукописи, того,
Не горят, ведь бумага сродни навозу.
От нее не останется ничего,
Разложившись на смысл и целлюлозу:
Этакий статус-кво.
Вряд ли вспомнят тебя, нежильца, бобка
По сю сторону, только лишь весть о смерти
Проплывет в виде утлого челнока,
Управляема лошадью на две трети,
Знаешь наверняка.
Посмотри на него: пожилой Харон,
Будто сам себе конница и пехота,
Переходит не Стикс уже — Рубикон,
Поджигает ладью, и, лишившись флота,
Тает среди колонн.
Так сиди ж за столом, полируя стиль,
Вытанцовывай буквы, покуда вечен.
Потому как с изнанки не мрак, а пыль,
Будет нечем назад посмотреть, и нечем
Выговорить: «Я был»...