НАВОДНЕНИЕ ВНУТРИ ИЗБЫ
Я взяла паруса и разбила кувшины на камнях, супротивных росткам. Приложилась щепоткою уха к земле. Не услышала топот копыт, не учуяла даже промозглых мелодий корней. А рассвет до сих пор и не хрустнул. Он забыл меня - как ударил...
Чёрный свист под рубахой его я избрызгла веточкам чалым; я его извела по завету сестрёнки ольхи.
Тени. Сумерки. Сталь земляники.- Всё сошлось, как и два столетья назад: некчёмных мышариков храпы, прогоревшая в стол лучинка.
Да его всё нет. Только дождик по капле, по капле, по капле заполняет избу водой.
ПРО ОДНУ ПРОРОЧКУ
Из отравленных колодцев облаком по саду скользит лицо. Если до него дотронуться, то лицо рассыплется на обрывки предсказаний. Те, кто не боятся шастать ночами в травах - могут отыскать и своё.
Так и я однажды, укутав своих зверей в пуховые колосья пшенички, прошмыгнула в этот сад через летающую калитку. Звонким кружевом чаек переплетались отрывки пророчек. Моя пророчка - пахла завёрнутым в промасленный листок летописи кузнечиком. Я подхватила её на лету и обернулась смородиной.
А утром, когда ворожба уже засопела друг у друга подмышкой - я вышла на крылечко; а на его перилах прижатый ветонькой смородины лежал свиток бересты, в котором копошились самоиспаряющие насекомые по лицу пьяницы, живущиму на соседних гарях.
СТАНЬ БОГОРОДИЦЕЙ
“Стань Богородицей...-”сказала мне кукушка. И всё остыло. И оторопь взяла меня. Я босиком по стенам бегала, за красный угол прятала себя.
На вышитое кровью полотенце взлетели беленькие мальчики. Их крылья улыбались на моих губах - и губы каменели.
Я замешала древний целельный сбор в яичной скорлупе. Живой водицей изловчилась каждый закуток приголубить.
Всё тщетно. А на блюде из волшанской глины те (беленьки) - мне казали под кустом, заколотого рекрута штыком, что дожидала жизнью. Но вот опять!:
“Стань Богородицей. Так положили небеса. Таков расклад не-бес.”
НЕПРИШЕСТВИЕ
Заиндевевшие кровли. Обрезки картофеля. Ветошь луковых куполов.- По которому мне плакаться падающими звёздочками?
Пожары сугробов. Ухмылка монеты, застывшей в воздухе. Страх.- Кого мне в проруби вздумалось отыскать?
Сени берёзовые. Калиточки “с пальчик”. Растрёпанная коса.- С кем ночью холодеть глазами под колтуновою подушкой?
Да всё с тем же, который уж не придёт второй раз на нашу осиротевшую планету.
ГЛАЗА
Он не умел плакать. Он только смеялся.
Приходя пьяный, он всю крамольную ночь целовался с чертями, чтобы утром, целуя нательный крестик, в истошном веселии просить прощения у кого-то там до рвоты и судорог.
Но однажды он прибыл трезвым. Положил на стол охапку кленовых листьев. И... исчез.
Лишь на подоконнике в осколышке кружки ещё переливались его мокрые глаза.