В закатном зареве
ослепительно белые плечи,
она сидела
по-турецки ноги скрестив.
Художник в шляпе,
с тлеющей сигаретой,
в палитру кисть погружал
и рукой танцевал на холсте.
А нынче вечером,
а нынче вечером
на людном пляже
не ища он её отыскал.
А нынче вечером,
а нынче вечером
он её пригласил,
и она согласилась -
ресниц одобряющий взмах.
В закатном зареве
ослепительно белые плечи.
Она сидела
по-турецки ноги скрестив.
Палитра оставлена,
холст поставлен по ветру;
перемазанный краской
руками он танцевал по её спине.
А нынче вечером,
а нынче вечером
на людном пляже
не ища он её отыскал.
А нынче вечером,
а нынче вечером
он её пригласил,
и она согласилась -
ресниц одобряющий взмах.
В закатном зареве
ослепительно белые плечи.
Она сидела
по-турецки ноги скрестив.
Была не вечна
их страсть -
быстротечна,
как воды моря
под ночными зрачками огней.
А нынче вечером,
а нынче вечером
на людном пляже
он за руку её не держал.
А нынче вечером,
а нынче вечером
он её отпустил,
и она согласилась -
ресниц одобряющий взмах.
В закатном зареве
ослепительно белые плечи,
она сидела
по-турецки ноги скрестив -
была картина
никем почти не замечена,
и только Художник
из угла угольками зрачков смотрел.
А нынче вечером,
а нынче вечером
из людного зала,
еле касаясь перил, -
а нынче вечером,
а нынче вечером -
уходя,
он прощался с любовью,
которую не сохранил.
Лишь в пьяной Памяти
былая встреча:
в закатном зареве
ослепительно-белые плечи,
и как сидела
по-турецки ноги скрестив...