У меня, извините, просроченный паспорт и насморк.
Я правитель событий в карманы распиханных наспех:
пирамидки монет, двух ключей от случайных убежищь;
я ваш грешный поэт, пододвиньте мне в блюдечке нежность.
Собираю явленья, картинки, скульптурки, виденья,
в две ресничных корзинки погружу ваш наряд и движенья,
и с добычей такой, бормоча небесам: Слава Богу,-
я отправлюсь домой, то есть, я извиняюсь - в дорогу.
Я смотрю как молчишь, как печалишься, хмуришься, дышишь.
Распростимся, Париж, с этой башни глядеть бы на крыши...
Он лежал как брелок, как рука, его можно погладить.
попадаю в рукав (никогда не видал тебя в платье).
Ты останешься здесь, на девятом где бдит телевизор.
Ночи чёрная взвесь подымается с улицы, снизу.
До свиданья, дружок, до свиданья под траурным небом,
где желтеет кружок в простыне из прозрачного крепа.
Неподвижна зима, но снежок суетливый
обнимает за плечи дома, выстилает асфальт сиротливо,
и грохочут под чёрствой землёй, в освещённых громадных подвалах,
обдавая луной или запахом кислым вокзала,
пробиваясь сквозь ночь к поясам полуночных прохожих,
уносящие прочь, поезда, как кортеж неотложек.