Человек с мегафоном, «Икарус» - старик
«По любимым местам…» - механический крик,
на экскурсию всех приглашает старушка – столица
Обо всем растолкует услужливый гид,
из-за стекол автобуса красочный вид,
но бывает другая Москва, правда те же знакомые лица…
.....
Факела над Капотней, как вечный огонь,
над вьетнамскими рынками жуткая вонь,
матерится толпа, узкоглазых за цены ругая.
Суррогатный биг–мак заменил бутерброд,
что-то строит хохляцко-молдавский народ
и летят по Рублевке кортежи, прохожих пугая.
Переходы танцуют, поют и жуют,
гербалайф и виагру на вес продают,
три вокзала обрубками рук просят водки и хлеба.
Кто-то с голода мрет, чей-то нос в табаке
и следы от уколов на детской руке,
телебашня, как шприц, проколола уставшее небо.
На Васильевском спуске шахтеры живут,
от Речного до Пушки известен маршрут,
где ядреные девки, под фарами, светят исподним.
Чтобы рупь за пятак и на грош пятаков
утром в Лужу спешат косяки челноков,
а на лицах торговцев - «Слава иногородним!»
У Большого фарцовщики счастье куют,
кришнаиты псалмы и молитвы поют
и менты забирают и чистят того, кто попроще.
По брусчатке Кремля - вавилон языков,
на Поклонной фланируют стаи лохов,
а за ними ребята с повадками Марьиной рощи.
Депутаты, бандиты за общим столом
и он-лайновый секс за вечерним «Стеклом»,
где «Россия» квадратами окон легла на «Зарядье».
Оторвавшись от сосок, от пап и от мам,
чтоб ослепнуть и сгинуть в неоне реклам
с поездов на панель мокрощелочки в школьном наряде.
В дискотеках стоит конопляный угар,
казино по ночам, как восточный базар
и во «время чумы» нас роднит ресторанная пьянка.
Легкий кайф в темноте и похмелье с утра
у Колумба, на стрелке, с башкою Петра,
а за всем из-за сереньких штор наблюдает Лубянка.
…..
Мне «колхозница» - мать, а «рабочий»- отец,
мне не нужен Манхеттен, Берлин, Трускавец
я поеду в Серебряный бор, так элитой ценимый.
Колоколен московских разносится звук
над тобой город-друг, город встреч и разлук
сумасшедший, жестокий, но многими очень любимый…