Толчками билась эта боль, и, крепнущим коловращеньем
Живую рану отворив, металась в воздухе распятом.
И оголёнными губами, как обесточенным растеньем,
Тянулась в карие колодцы – глаза над марлевым квадратом.
В которых сгинуть, провалиться, расплыться каплей воспалённой
Над душным кафельным сияньем – предобморочной белизной.
И ускользающим сознаньем принять сквозь воздух раскалённый
Внезапный крик и чей-то выдох: “Родился… сын родился мой!”