I
Отливаясь, как кошке (но всё-таки кошка сама
Виновата) не слезы, но темень, в которой место
Чёрной кошке - судьба, отстоявшись в кирпичных домах,
Выпадает из окон в осадок на дно подъездов
В виде мятых окурков, копоти. Где сироп
Цедит лампочка, пачкая стены. И где недолог
Век любого, который сердечную мышцу пустив в галоп,
Не напоит пото’м (или по’том) ведром валидола.
Ветер бьется, запутавшись в тюле, которой луч
Не заметив, проходит и падает. Не взирая
На согласие двери открыться, жестокий ключ
Ковыряет замок, последний хрипит, отпираясь.
II
Закрывая глазки’ на прохожих: прохожим тут
Даже стены помогут добраться, за них хватаясь,
До входной – здесь, сойдя со ступенек, затем сойдут
И с того, на который что-то порой взбредает
И скребётся за дверью, пока не испустит дух.
Так распахнутым ртом (точней не сказать: мизинцем
По затылку шаркая) можно вполне задуть,
Но нельзя покончить с запахом мокрой псины.
Чем изысканней слово, тем больше оно на краю
Постижимого в слове. И вещи поют, хотя и
Не имеют ни слуха, ни голоса: так в строю
Горлопанят секунды, в будильнике оседая.
III
И неважно, летишь ты на юг, чтобы свить гнездо
Аки птица, либо будильником к стенке – улечься рядом
С косяком и взглядом найдя максимально пустой
Угол, в последний раз попытаться себя в нём спрятать.
Вещи быстро станут чужими, разве что тапочки
Будут помнить до первой стирки, запахом окликать.
Но как только в твоих глазах потухает лампочка –
Кто-то очень резко начинает тебя искать
В темноте, в которой слышится чьё-то шарканье.
Где, пошарив рядом, чувствуешь глупость жеста
И когда, специально закашлявшись, будто каркая –
Не даешь услышать, как хлопнула дверь подъезда.