По дороге из белых камней, с поводком. Чуть привстав на колено одно, поднимая себе сарафан; а на белые стопы – дубовьи колодки – надевала и кожей воловьей натуго – свою белую кожу – она на ногах до рубцов осиневших – сжимала.
Два пъса белоснежных сидели близ девы.
И два следа на горке песка от ступней её, и сплошной отпечаток – в том месте, где лежала она.
Двум крыльям подобна печать её рук на зелёной траве, ей придавленной, спящей и видевшей сны, средь росы.
И ступила она, стук колодок по воздуху, режа; и блекли пред нею деревья, если б это весна – но и лето вослед ей смолкало.
Утро раннее, светом солнца поля чуть прикрыты, и не близок полуденный зной, что звенит, и от жара такого иссыхает в груди и горит.
И идёт она степью, тропой, близ деревьев высоких, задевающих плотью корявой лазурь, а ей рядом два пса, охраняя.
Шелест трав, громом зля, раздался, весь подобен стене из огня. А за ним, стороной, что иная восходу ярила, с двух краёв, в молний блеске – глаза, озарившие ужасом тех, что в чащобах дрожат, ещё жаждя тепла и хотевших от влаги ручьёв испивать и все жажды топить подле пищи своей.
Скопом ветер, свища, ободрал её плоть и помчался скорей, весь сжимаясь в чернеющий столп и катя за собой еле выдранных почьв клочки.
Это бриз, только волосы ей за лицом собрались, а оскалились псы, и глаза налились густотой.
Перед нею был град; в той дали, куда шла.
С головы её, к поясу ниже – коса.
А обнял бы коль ветер, то груди младые точно сочным подобны плодам, что туги и, когда бы вкушать их, то в нектаре их вкуса утопает рассудок, и теряется воля.
Только к тонким губам прикоснуться б.
И два пса только знают, каковы её рук прикасанья – оттого и полно их дыханье злобой преданной – псу лишь доступно окружённым доселе быть ею.
Только солнце чуть ярче и выше.
Только город чуть ближе с часами.
Только город тот ближе день на день.
Только град приближается к деве – месяц к месяцу, медленно, верно, -
А пёс справа готовит ей пищу и вкушает пред нею подарков; а пёс слева – приносит добычу и слюною своей омывает её всю от ступней и до лика; только волосы моет она на себе влагой горных ручьёв и росою с деревьев и трав, и сама омывает рабов своих, отирая ладонями шкуры.
Ты подобна великой скале, той, к которой добраться нет силы, а добрался, и гладкость её заставляет бросать то, что сделал. Но тому, кто к вершине дошёл и оттуда окинул долину, кто дышал твоих губ и волос… - пусть умрёт:
Только солнце пусть греет тебя,
Только руки мои пусть касаются плеч твоих нежных,
Только губы мои пусть хранят твоих губ, как медов горных пчёл, как тянучей смолы древней ели, - необъятные вкусы;
А от стуков колодок твоих разрывается сердце, когда только вижу рубцы и как псы тебе лечат те раны:
Эти псы – охраняльники неги своей, оттого так белы их одежды и глаза их блестят твоей жизнью, а на лапах нет пятого пальца.