Он ждал Ее в амфитеатре,
а мы гуляли вдвоем.
(Абсурд, но все это было!)
Я тело свое дождем
прикрыла, чтоб не остыло.
Но дождь прошел, и тогда блеснуло
лезвие месяца из темноты.
И я на идущего рядом взглянула
(Абсурд, но это был Ты.)
И вот,
в озаренье священного мига,
в трансовой пляске небесных огней,
Твое лицо – открытою книгой
предстало.
Книгой судьбы моей.
Ее читала я снова и снова.
Карандашом исчиркала со зла.
Но не смогла прибавить ни слова,
ни строчки присочинить не смогла.
… тогда я сказала: стихи – это грубо,
писать их можно только в бреду…
Пегас мой, хромая на тридцать два зуба,
дожевывал чизбургер на ходу.
… А в центре амфитеатра, впотьмах,
сжимая в дрожащей ладони пион,
с бьющимся сердцем, Другой на часах
стоял в ожиданье лучших времен.
Но не спешили они на свиданье,
хоть было назначено в девять ноль-ноль…
И я осознала: нет в жизни страданья,
когда Он впервые почувствовал боль.
Его завитые, холеные нервы
все растрепались в буйстве стихий…
И Ты сказал, что Он будет первым,
кто возненавидит мои стихи.
… В амфитеатре Он ждал так долго,
потом подумал: да ну ее!
Но я-то знаю:
Любовь – как солнце,
вокруг нее вращается все!»
Какой-то пьяный, шествуя мимо,
взглянул на меня и сказал не тая:
«Как Анжела Дэвис! Посередине –
- и вся правильная!»..