Что остается: сидеть на краю, свесив ноги в тверскую, с видом, что ты все на свете понял. На самом деле ты даже не запомнил как ее зовут.
Ты также сидел на набережной возле Литейного моста. У тебя - лето, неделя отпуска, ключи от пустой квартиры на Свердловской по другую сторону (через 5 минут она спросит: Возле Крестов? Ты пожмешь плечами, а утром специально сходишь посмотреть где это, Кресты и увидишь женщин, которые рисуют в воздухе буквы для чьей-то руки по плечо высунувшейся из зарешеченого окошка, а потом сидят у воды.), еще у тебя 12 часов ночи, неохота идти в пустую квартиру и друган Коля, который сегодня вечером ждет в гости барышню и поэтому просил не приезжать.
Она (которая через 5 минут) сидит с ногами на парапете, пиво пьет, и плачет, вроде, а может просто глазами темноте радуется. Ты подходишь, и она первая спрашивает: "Пива хочешь?"
"Лет пятнадцать," - определяешь ты и говоришь, что не пьешь.
- Так я и думала, - говорит она, - небось, и не куришь?
- Так заметно?
Она кивает головой, отпивая при этом из бутылки.
- А лысею все равно, - заканчиваешь ты и через паузу спрашиваешь:
- Чего печалишься?
Но тут приходят ее друзья.
Их двое, мальчик и девочка чуть постарше. Они все время целуются, и это раздражает; предлагают тебе пива; говорят, что скоро поженятся. От пива ты отказываешься и они уходят.
И тут, как это ни банально, Литейный начинает подниматься. Сидящий возле мент на твой вопрос "надолго ли" сообщает:
- До утра. Минут тридцать у вас есть. Бегите на Троицкий.
Но вы побежали на Большеохтинский.
На бегу ты узнал, что она в десятом классе; хочет быть юристом, гуляет ночью, слушает Земфиру, что парень в Ч., что предки достали, что "это Таврический, это Кикины палаты, а там дальше - Смольный."
- А что Кикины палаты? - спрашиваешь ты.
- Хрен его знает. Архитектура.
- Врубаешься в архитектуру?
- Не.
Вы добежали, когда на мост выносили заграждения. На середине ты протянул ей руку:
- Пока?
- Пока, - девчачья ладошка. Такую страшно держать, раздавишь.
Со своей половинки моста она еще машет тебе. Ты тоже машешь и глухо, по-московски не врубаешься зачем ей было бежать с тобой на Большеохтинский. Совершенно не за хреном, вроде бы.
Когда уже прешься по Свердловской, думаешь что-то вроде: "Прощай, малыш". И хочешь бежать марафон, чтобы до мути в глазах и огня в легких
Друган Коля тебя спрашивает на утро: " Жалеешь, что телефон не взял?"
Нет. Ты не жалеешь Сидишь, свесив ноги в тверскую с видом, что все на свете понял.