Анатолий Головатенко
Банный лист календаря
Банный лист вовсе не банален — банально сравнивать его с надоедливым собеседником. В таких собеседованиях Сократовой славы не стяжаешь, правды не сокроешь, даже шила не утаишь.
В мешке уместно хранить шило, мыло, сведения об обменном курсе юаня и запасную обувь; всё это куда дороже, чем ложка ко второму завтраку, и полезнее, чем кот в сапогах. Совсем без сапог могла бы ходить черная кошка, но ее, как известно, нет даже в темной комнате. Так что искать надо не домашних животных — кошки скоро только рожают. Заниматься же поисками человека, как свидетельствует история философии и кинологии, и вовсе небезопасно — могут обозвать киником, а то и просто псом. Разыскивать лучше что-нибудь другое — справедливость в стоге сена, например (причем не слишком усердно).
На торжищах и толковищах бонанцы не обнаружишь, на эльдорадо не набредешь, из спасибо шубы не сошьешь. Можно, конечно, составить словарь поговорок и блатного сленга, но в России этим занимаются в основном датчане, которым весь мир — тюрьма. Правда, толковые словари всё же поучительнее, чем фольклорные сборники, исторические хроники и старые календари.
Отрывной календарь — самая никудышная метафора времени. Несколько поколений ежедневно занимались сомнительным упражнением — по утрам срывали со стены клочки бумаги. За иллюзорную власть над временем и чрезмерную регулярность жизненных отправлений приходится платить — и платим, настойчиво сравнивая календарные листки с отцветающими лопухами, облетающими иголками лиственницы и пожелтевшими китайскими рукописями. Планомерное и массовое выдирание страниц с полезными советами и сведениями о полнолунии неизбежно ведет к падению нравов. Как уж тут любить книгу — источник полузнаний!
Весьма нелеп и календарь перекидной, чересчур наглядно намекающий на какие-то свершения и замыслы. Периодически возобновляемое перекладывание бумаги из стопки в стопку обретает, правда, смысл и многозначительность, но сравнительный анализ двух бумажных кучек заставляет почем зря сомневаться в бренности бытия.
Календарь упорно провоцирует человека — то на банальность, то на парадокс (что почти одно и то же). Так и хочется выдрать пять-шесть листков из самой середины пухлой книжечки; еще соблазнительнее перетасовать сложенные в аккуратную колоду дырявые карточки с числами, подготовленные для мерного перекидывания справа налево. Поддаваться такому соблазну, наверное, не стоит, а то ощутишь себя подкидным дураком, пасынком эпохи или просто подкидышем (впрочем, sometimes все мы чувствуем себя like motherles children, даже если не любим джаз и не проводим время в мечтаниях о колоде из одних джокеров).
Сиротливый банный лист, зеленеющий на фоне влажных розоватых телес, куда лучше любого календаря напоминает о вечной сухости теории — по контрасту с пышным цветением древа жизни и разрыв-травы. Впрочем, между страницами календаря при желании можно хранить цветы папоротника и сложенные вчетверо репродукции Рубенсовых полотен. По степени их усыхания совсем нетрудно судить о скоротечности всего сущего и о прочих неумолимостях.