Шумел камыш и ветер в ивах, и перекатами река.
По небу мрачному носились, клубясь, густые облака.
Склонялся к своему исходу и угасал осенний день.
Покоя жаждала природа. Её вся эта поебень
Уже изрядно притомила. Она мечтала о весне,
Как я мечтаю о прекрасном... А впрочем, речь не обо мне.
Два старичка (ядрёны телом и непосредственны в мечтах),
Решили как-то непотребством унять томление в елдах.
Объектом гнусного разврата, поганых, низменных страстей
Они избрали ту, что молча снесёт напор седых костей.
Седы ли старческие кости? Вопрос ну, право, о ***не!
Я, между прочим, не биолог. И, кстати, речь не обо мне.
Бедняжку, бледную от страха, втащили волоком в избу,
Пинками к печи подогнали и привязали за трубу.
Ужасной, прочною верёвкой, - шершавой, толстою пенькой
Её безропотное тело они и крепко и умело стянули опытной рукой.
О, если б я там оказался в тот гнусный миг, в том страшном сне,
Уж я бы с ними разобрался!.. Как жаль, что речь не обо мне.
Затем, вздыхая похотливо, метнули жребий: кто вперёд,
Кто этой девственной малышке... о, звери!.. Целку раздерёт!
Удачник, словно пёс над дичью, над ней нависнул, гогоча,
Готовый к дикой содомии. И вдруг упал: «Врача, врача!»
Его приятель вероломный, себя почуяв на коне,
Отбросил в сторону больного (как видим, речь не обо мне).
- Не можешь срать - не мучай жопу! - переиначил он стихи.
- Напрасно я с тобой связался. Тебе не трахнуть и блохи.
Смотри, как я! - И вот ловчила спускает брюки до колен,
Подходит к нежному созданью, неся, как знамя, толстый член,
Прицельно к лону придвигает... И получает кирпичом:
Больной без промаха кидает. Я, как и прежде, - ни при чём.
Картина жаждет кисти Босха (лишь в крайнем случае – Дали):
Два крепким телом аксакала в застывших позах, средь пыли,
В кривой, заброшенной лачуге, лежат. В их мёртвые глаза
Глядит, привязанная крепко - за печку - юная коза.
А вы, что думали, девица? А я считал, что там свинья.
А вышло - вон как. Кто в ответе? Козе понятно, что не я!
Ноябрь 1998 г.