***
О.К.
Говорю «партия» - подразумеваю «соло».
Вылетит – не поймаешь юркое слово.
Муза моя – хозяйка картин без рамок,
любительница ошибок, клякс и помарок.
Хочется в люди. Но некуда здесь податься.
Снег игривым щенком лижет мне пальцы.
Метель заталкивает одиноких
обратно в подъезды.
Тишина в квартире – альтернатива
возмездью.
Хочется сладкого. Нервы. Или Венера
спиной повернулась и что-то не то сказала?
Заголосили по-бабьи в океане сирены.
Одиссей возвращается домой с вокзала.
Валишь всё, как обычно, на беспорядки в мире,
на соседей, на тех, кто по сути, невинны.
Я стою на бульваре, как на вершине Памира.
И ветер, любовник вечности, целут вершину.
Странник возвращается из кругосветного транса.
Паломник ломается надвое при виде святыни.
Комета срывается с неба подобно вазе,
летящей со шкафа, и делает бурю в пустыне.
Выхожу на улицу. У лица выраженья нету.
Причина безумья – в излишке ума и логики.
На обочинах черных лежат из снега манжеты.
Из духа одной лишь буквы родится буколика.
Рождается музыка из крика истошного музы,
из пенья сирен, одиноких по сути женщин.
И шелест юбок, и шуршание нежных блузок
волнительны. И флаги любви трепещут.
Что за мода теперь петь дифирамбы рифме.
Опираться на тех, кто рифмой этой владеет.
Устроили совещание или как его – брифинг
много Пигмалионов и всего одна Галатея.
Много поэтов-талантов-атлантов-Танталов.
И всего одна муза с узкими бедрами, мука.
Станцуй тарантеллу, танатос, станцуй под гитару.
В партнерши тебе сгодится тряпичная кукла.
Станцуй, Пенелопа. Ведь твой Одиссей вернулся.
Небритый, с охрипшим горлом, чужой и чуждый.
И ветер морской, с бульварной газетой целуясь,
взволнует случайных прохожих мирские души.
28-30 декабря, 2002 г.