Считай до ста

Катерина Молочникова
Веди меня туда, где начнется джаз.
Б. Г.

…и в пятку вонзает шпиль.
Dinka

***

Это сквош от засаленных питерских стен.
Это дерево, что разрослось у подъезда.
Это нам не найти ни покоя, ни места –
слишком долго, видать, мы любили не тех.
Это время застыло, как сон о зиме.
Это вечность хохочет и держит за горло.
Это нам предлагают отдать на обмен
то, за что мы стояли упрямо и гордо.
Это на шее твоей – ключ от семи городов.
Это от центра – автобус до самых окраин.
Это с седой бородой несмешной анекдот.
Это из лука летит стрелка подъемного крана.
Это помехи от взрыва в примолкшем эфире.
Это те, кто ушел, – значит, нет смысла держать.
Это ты мою руку находишь опять в междумирьи.
Это кончился год. И как следствие – начался джаз.


***
Ишь ты-поди ж ты – лирика в яблочной стружке,
сверху слегка припорошена сахарной пудрой.
А по звучанью – тихий простуженный фьюжн,
что хорошо принимать с чаем заснеженным утром.
Вот, елы же палы, снова мое мелкотемье
с ботанической точностью воспевает твое разнотравье.
Губы и руки. Модем, провода, микросхемы.
Только назло – мы в чем-то неведомом правы.
Плохая игра и хорошая мина – такая вот фича.
Мина взорвется, и, после, проверив тетради,
Магомет и гора нам с тобою поставят «отлично».
А в качестве бонуса – может, простят. Бога ради.


***

Если есть потребность прощать – то извини мой пафос.
Хоть я не из тех, кто с важностью говорит: «Мы, поэты…» –
но все же грешна и замечена в псевдовысоком штиле
и ловлю себя на том, что порой бываю высокопарна…
Не замечай, если можешь, – оптом прости мне это.
Соль – не в этом. В этом даже не сахар, милый.
Ты же знаешь – и лучше тебя, пожалуй, никто не знает,
чего мне стоят все эти «как закалялись стали»,
и бронежилет из мифрила, и защита ценного меха…
Ты тоже делаешь вид, что привык стоять на пути цунами.
Привык ли?.. Но мы стали такими, какими стали, -
королями Вселенной, заключенными в скорлупе ореха.
Когда дешифруется все, что написано в завтрашних картах,
можно нелепо, но зато почти по-птичьи взмахнуть руками,
краем сознания пожалев, что летать доводилось нечасто,
и осесть, оплыть оболочкою, взорвавшейся от инфаркта.
Но до этого – навести косу на краеугольный камень.
Но до этого – еще раз при виде тебя умереть от счастья.


***

Ты любишь детей, запах яблок, брюнеток, закаты.
Ты любишь вокзалы, перроны, толкучку, отъезды.
Ты любишь богов – пока они молоды и не распяты.
Ты любишь дышать – так, что сердцу становится тесно.
Ты любишь «Pink Floyd» (ставлю «I Wish You Were Here»).
Ты любишь напиток горячий и антрацитово-черный.
Ты любишь те книги, чьи строки горчат, словно хина.
Ты любишь, когда расползается сумрачный морок.
Ты любишь смеяться – порою над собственной болью.
Ты любишь свободу, воздушные ямы и замки.
Ты любишь (ну слаб человек!) отравить себя колой.
Ты любишь, чтоб мир в объективе – родился и замер.
Ты любишь Москву в окольцовке тенистых бульваров.
Ты любишь Фонтанку, где ветер и Клодтовы кони.
В последней строке – так уж вышло – немного PR’а.
Ты любишь меня. Очень нежно. Тихонько-тихонько…


***

Считай до ста. Потом – еще до ста.
Потом усни легко и бестревожно.
Ты вымотался за день. Ты устал.
Опять аврал. Опять одно и то же.
И так знакома, вычурна, смешна
бесцветная пустая оболочка.
Но день ушел. Окончена война.
И можно пожелать спокойной ночи.
Уж заполночь. Пора, давно пора
на боковую всем зверям и птицам.
А завтра – будет завтра, лишь с утра,
и мы посмотрим, что там сотворится.
Когда проедут первые трамваи
по  выгнутым синеющим мостам,
не забывай меня, не забывай, и –
считай до ста, любимый мой. До ста.


***

Что нашуршали зимние шины машин?
Что там тебе обо мне нарассказывал сонник?
Выйди под дождь и слизывай капли с ладоней.
Радость моя, распрямись в полный рост и дыши.
Перефразируем – пусть босиком, только вверх.
В сторону Свана, сбросив одежду и обувь.
Смех… я люблю твой коричнево-бархатный смех…
Мы не в себе, однозначно. И как же удачно, что оба!
Оттепель. Руки – в карманы, а варежки – в шкаф.
Шалая музыка – видимо, Леннон и дети.
Зря ты не слушал базары за завтраком, Кант, –
мы доказали наличье отсутствия смерти!
Я не прощаюсь. Я непременно приснюсь –
перед рассветом – картинно-классически-алым.
Манит крылами с той стороны зазеркального зала
ангел на шпиле, стигматно пронзившем ступню.


***

Капля за каплей – рождается цикл стихов.
Это непросто – себя разложить по тарелкам.
Зимний запас подъедают веселые белки,
падая на спину с сытым довольным «хо-хо».
И нам пригодится, конечно, наука скучать.
На пользу пойдет и лихое умение падать.
Об этом нам пахнет свежезаваренный чай,
об этом поют на ветвях гималайские панды.
Зима будет долгой, но не удержит весну.
Капля за каплей, родной, – в ожидании марта.
И, отступив, растает холодная гнусь,
сбегая ручьями в промерзший до косточек Тартар.
Я мучаю «Word». «Роллингов» слушает дочь.
Ты обнимаешь двух медвежат с белой шерстью.
В чем-то мы – разные, в чем-то – похожи точь-в-точь.
Одно несомненно (Кинчев, изыди!) – мы вместе.

17-18.01.03 г.