Он жил как жил, не зная броду.
Но после зоны приумолк.
На волю вышел, а свободу
Он получил как будто в долг.
Как будто те же приговоры
Над ним по-прежнему висят –
Придут однажды прокуроры
И долг потребуют назад.
И снятся кони по ночам, по ночам
И беглецам, и палачам, палачам.
Господи-боже, возлюбил палачей.
Что же Ты не сделал беглецов половчей.
Как можно жить иначе, если
Повсюду кажется кулак,
Когда в любом высоком кресле
Ему мерещится начлаг?
И что опять за ним охота,
Опять на нарах мять бока,
И что, не досидев полгода,
Он отрывается в бега.
И снятся кони по ночам, по ночам
И беглецам, и палачам, палачам.
Господи-боже, возлюбил палачей.
Что же Ты не сделал беглецов половчей.
Он просыпается в палате.
И здесь как будто стерегут.
Не санитар, а надзиратель
Ему накладывает жгут,
Стоит в забрызганном халате,
Не то в крови, не то в вине,
И просит: «Расскажи, приятель,
Что скажешь богу обо мне?»
И снятся кони по ночам, по ночам
И беглецам, и палачам, палачам.
Господи-боже, возлюбил палачей.
Что же Ты не сделал беглецов половчей.
И он молчит, как будто воду
Набрал в давно беззубый рот.
Он не таков – он из народа,
Быть может, он и есть народ.
Хлебать баланду из опилок
Или сорваться – и хана!
Пускай в упор, пускай в затылок,
Но в долг свобода не нужна!
И снятся кони по ночам, по ночам
И беглецам, и палачам, палачам.
Господи-боже, да на резвом коне
Дай ему, Боже, убежать, хоть во сне!