Толковый словарь русского языка определяет понятие ассоциации как:
"1. Связь между отдельными представлениями, при к-рой одно из представлений вызывает другое. А. по сходству. А. по смежности.
2. Соединение каких-н. единиц, элементов (спец.). А. молекул. А. звёзд. А. растений".
Ассоциативный ряд - часто используемый в литературе приём. Мы восхищаемся произведениями, где ассоциации, образы гармонично следуют друг за другом, нанизанные, словно жемчужины на нить ожерелья.
Если же исходить из предположения, что Космос построен на "единстве и борьбе противоположностей", как это делалось на Земле тысячи лет, от даосов до марскистов, то не придём ли мы к заключению, что хаос имеет столько же прав на присутствие в литературе, сколь и гармония? Что останавливает литератора от использования в одном и том же произведении как гармонию, так и хаос, поборов вечно превалирующую традицию, выводящую гармонию на первое место? Ответим: ничто, кроме его же иллюзии о превосходстве порядка над беспорядком.
Отсюда проистекает идея диссоциации, т.е. связи между отдельными представлениями или образами, при которой одно из них не вызывает второе, или даже отталкивает его. В чем же, спрашивается, здесь связь? Пожалуй - в воле автора, который решает, какова в его произведении последовательность элементов. Пожалуй - в определенного рода красоте "случайности" (это понятие здесь используется условно), с которой элементы складываются в целое. Воля ли это автора, результат ли божественного вмешательства в творческий процесс - не нам решать. Оставим это далеко за рамками нашего скромного экскурса.
Ценность диссоциативно-ассоциативного подхода в искусстве заключается в очистке сознания автора, а за ним, есть надежда, и читателя, от стандартов мышления. Концепты и образы, сталкиваясь друг с другом в броуновском движении свободно ассоциирующего и диссоциирующего автора, играют совершенно новыми красками, словно латунь дверных ручек, отчищенная зубным порошком от ржавой, захватанной окиси многолетнего использования.
Сталкивая в одном произведении как ассоциативность, так и диссоциативность, автор причащается к этому сверх-творческому процессу самообновления языка. Вместо традиционного подхода, состоящего в том, что автор избирает определенную тему или один образный строй и стиль, диссоциативно-ассоциативные ряды позволяют ему создавать новые, полисемантические, многозначные и многослойные структуры или "поля".
Поля же, сталкиваясь и пересекаясь в одном, а возмножно и в нескольких произведениях, создают целые новые организмы, реалии, "структурные облака": "[текст] обращается внутрь себя, превращается в самостоятельную и даже самодостаточную реальность иного мира" [1].
Гастрономически выражаясь, сравнимо это с приготовлением супа в стиле fusion (т.е. совмещение разных ингредиентов, зачастую эклектичное, надерганное из разных кухонь). Кипит себе суп, а глаз ухватывает на его поверхности то гриб, то креветку, то подметку от сапога.
Возьмем здесь, к примеру, опус "Альтер эго" (Black Spirit):
Халхин-гол перекрыл пол, перебил кислород,
Рот пал, пыл был, сплыл, сел.
Семь сот сексот счёл, пчёл вёл инстинкт на мёд,
В контрапункт, в КПП, и т.п.
Да, вот это она, одна стена, сцена без дна.
Слона слюна осенена осенней осанной Сезанна, и несказанно,
Денно и нощно, мощные мощи, тёщины вещи, клещи, плещутся
Семь самураев в моей ванной – вылазьте, “сукины дети, в очередь”.
(http://www.stihi.ru/2002/10/03-886)
Ряды ассоциаций здесь, в основном, построены на омонимичности или почти-омонимичности ресурсов, образующих эти ряды: "гол-пол-пал-пыл-был-сплыл", "сел-семь-счёл-пчёл-вёл", "стена-сцена-осенена-осанна-Сезанна" и т.д. Заметим, что сама, казалось бы, чисто формалистическая игра с ресурсами здесь создает неожиданные, порой, курьёзные моменты: Халхин-гол превращается в строительного работника, пчёлы строем летят в КПП, семь самураев Акиры Куросава лезут к автору в ванну, а он им в ответ - цитатой из булгаковского "Собачьего сердца"…
Далее, рассмотрим и пример произведения, где превалируют диссоциации - "Молибденовые Лягушки (клише)" Владда:
Молибденовые лягушки меняли перепонки
на алебастровые шары.
Предпоследний безумец говорил о
воскрешении Саргона.
Песок превращался в пыль
при виде тысячегубой толпы.
И кровь вонзалась в сердце
биллионом иголок.
Контрамарочник продал билет
с номером не существующего места.
А очки уменьшили весь этот бред
до размеров первоначального текста.
(http://www.stihi.ru/2002/12/16-60)
Диссоциативность здесь работает на все сто, Владд мастерски сводит в один стихотворный "организм" такие совершенно, казалось бы, несовместимые вещи, как молибден, лягушки, Саргон, песок (приобретший здесь качества одушевленного предмета), контрамарка… И в конце - сам автор, с саркастической ухмылкой вешающий ярлык "бреда" на свое детище, диссоциируясь, открещиваясь, как бы, от него - таким образом, толкая его "в свет", как отпочковавшийся новый организм.
Чем же, зададимся вопросом, ценен подобный подход к поэтическому творчеству?
М.Волькенштейн в статье "Стихи как сложная информационная система" вводит понятие тезауруса - "предварительного запаса информации в сознании рецептора" произведения искусства: "Ценность [художественной информации] тем выше, чем новее, неожиданнее получаемая [рецептором] информация. Неожиданность может состоять, например, в контрастном столкновении различных языковых планов - приподнятого стиля с обыденным, в появлении контрастного образа, эпитета, метафоры. " [2]
Такого рода контрасты находим в палитрах "Пожирателей Букв", см., например, опус "Фрунзе" (http://www.stihi.ru/2003/02/16-976):
Ни ежа, ни енота не было у юннатов.
Аляски, Калифорнии и Техаса не было у Соединенных Штатов.
У России же не было Сибири, Дальнего Востока и Курильских островов.
Африка на эту небывалую симуляцию исторических картин пожертвовала гиен и львов.
Слово было за Австралией, но последняя прикинулась
Кишкой для выброса отходов Земного шара
И отказалась пожертвовать жетон-другой на общее дело.
Кашевар подбросил угля в печь, цианистого калия - в котёл с кипятком.
Черные обезьяны перекочевали с Ирано-Иракской границы
И ушли в далекое-близкое прошлое косяком
Птиц, сложенных из бумаги умелыми руками монреальского клошара.
Здесь целая история с географией. Страны и континенты обретают роль действуюших лиц. Эти одиннадцать строк, оттолкнувшихся от "ежа и енота", вырастают в длинный каламбур, выехавший из Аляски и бумерангом возвращаюшийся, хоть и неточно, назад на американский континент. И, уж говоря о енотах, то что, как не улыбку читателя, вызывает следующая развернутая ассоциация Енотова Карма (E-Nott) -
http://www.stihi.ru/2003/02/16-26.
Смех очистителен, диссоциируя, очищая нас от скверны закоснелости и табу:
Четыре кольца,
инкрустированные бездельем,
надеты на пальцы всепоглощающей скуки.
Сегодня утром на Московском проспекте
отсутствовали три бесперебойные шлюхи.
На Центральной площади
открыли картонный памятник
покойному хозяину Россинанта.
Передовой работнице метлы по этому поводу
вставили между грудей два вытцветших транспаранта.
Вопли обезумевшего диджея
лабиринтировали по линиям мишленовых протекторов.
А в зоологическом саду толпа
потешалась над престарелым бабуином,
забавляющимся с электрическим эректором.
(Владд, "Брахмапутра Блюз" - http://www.stihi.ru/2003/02/12-1257)
Дары (диссоциативно-ассоциативные ряды) - вот что спасет современную поэзию от ее замшелости и скуки, от которой у читателя скулы сводит: "То было, и это было уже, и о луне уж сказано всё! Гоголя припоминая, " Скучно на этом свете, господа!".
В дыры даров поэзия ускользнет от ищущих рук, желающих пригвоздить ее, засунуть на полку. Она высвободится от пут переиспользованных канонов, как иллюзионист Гарри Гудини. Она ворвется в читальный зал библиотеки свежим весенним ветром в распахнутое, рукой гимназиста, окно.
Библиография:
[1] - А.Левин, В.Строчков, " Лингвопластика. Полисемантика. Попытка анализа и систематизации". http://www.levin.rinet.ru/TEXTS/lingvosem.htm
[2] - М.Волькенштейн. Стихи как сложная информационная система
"Наука и жизнь", No 1, 1970, http://www.lib.ru/CULTURE/stihi_v.txt