Из цикла «Свидетельские показания»
Поэт – свидетель века своего
Е. Евтушенко
* * *
О ты, Российская словесность,
Наш путь без края и конца.
Тем, кто принес тебе известность,
Дарили шарики свинца,
Позора грязь, яд умолчанья,
Нелепый сор прощальных слов
И жалкое полупризнанье
Среди блюстителей основ.
Нам говорили: "Ты не мальчик.
Служи - вот деньги и успех",
Но получалось все иначе:
Мы не умеем жить, как все.
В веригах и дурацком платье
Через бессонницу и боль
Несем свой крест, свое проклятье:
В сердца людей вонзать глагол.
1980-1989
ВОЕННЫЕ ПОХОРОНЫ
Старик с библейской бородой
С предательски горбатым носом
Под ритуальный бабий вой
Смолит дурную папиросу.
Молитвы мерные басы.
Ребенок с беленькой головкой.
И солнце, как бесплатный сыр,
Который только в мышеловке.
Рабочие в сторонке пьют.
Полковник – брат, быть может, старший.
И жалкий траурный салют,
Ворон привычно распугавший.
ВСТРЕЧА
СО СТАРЫМ ТОВАРИЩЕМ
Старик Булгаков был неправ,
Что рукописи, мол, нетленны.
О, Боже, как они горят,
В прах превращаясь постепенно!
Стреляют весело дрова,
И теплый воздух слезы сушит.
Горит десятая глава,
И мертвые пылают души.
Взят Рубикон, в огне мосты,
В траву затаптывают кони
Не виденных картин холсты
Под звук несыгранных симфоний...
Достаток, званье, важный чин,
Зимою лыжи, море летом.
И только жалкие бичи
Пьют горькую в помин поэта.
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДИПТИХ
НЕВСКИЙ У ДУМЫ.
Пежо пижонят, мерседесов тыщи.
Сверкает никель, глаз мозолит лак.
Мустанги скачут, ягуары рыщут,
Сочась презреньем, катит кадиллак.
Сосуды улиц, Невского аорту
Проткнули пики сотовых антенн.
С разбитой фарой и резиной стертой
"Шестерку" втиснул мелкий бизнесмен.
Меж тротуаром и проезжей частью
Из чугуна и зависти стена.
К домам искусство жмется серой массой.
Увы, невелика ему цена.
Баян “Осенний сон” долбит фальшиво.
В тойоте телка, клевая - отпад.
В подземке обтекает нищих вшивых
Озлобленная нищая толпа.
Не купит оппель, хоть разбейся об пол,
Кто в мусоре выуживал старье.
Витрины - в мир волшебной сказки окна:
Брильянты и ажурное белье.
Показ весенне-летних мод Парижа.
Устал, сбегу, как крыса с корабля.
Мой город, как тебя я ненавижу!
Но как прикажешь жить мне без тебя.
.
НЕВА
По жизни ломим, будто в танке,
С чужим похмельем пьем вино,
Но как ползут в нору подранки,
Так мне спастись Невой дано.
Не той, что против Эрмитажа
И перед вздыбленным конем,
А что ночами носит баржи
С рудою, лесом и зерном.
Там не гранит, а рвы и ямы
И до воды растет трава.
Для переправы древний ялик
Да списанный речной трамвай.
Там слабо пахнет снулой рыбой,
Шуршат лягушки в камышах.
И от тяжелой серой глыбы
Освобождается душа.
Нева, в лугах раскинув косы,
Ведет меня в случайный стог.
И глушит лишние вопросы
Большой Ивановский порог.
А утром, вставши рано - рано,
Свершая свой обычный круг,
С Намакияженной путаной -
Невой спущусь в Санкт-Петербург.
1994 г.
КРЫМСКОЕ РОНДО
Я студентом из Крыма в тетрадке стихи
Приволок в Ленинград после бурного лета.
Были строчки не в меру наивны, пусты,
Только виделись мне откровением века.
Выпирал из тетрадки стандартный набор
Из бескрайнего моря и безоблачных далей,
Из стихов про отчизну и стихов про любовь..,
А сегодня друг друга мы с тобой не узнали.
Губы жилку искали у тебя на соске.
Светляки опятнали прибрежную осыпь.
Мы не знали, что бегать придется в мешке.
Мы не знали, что видеть придется на ощупь.
Что порой расстаются на тысячу лет,
На недельку простившись на южном вокзале..,
Чтоб случайно явится на званный обед,
Где сегодня друг друга мы с тобой не узнали.
Я тебе, по-соседски наливаю вино.
Ты слегка пополнела, одета богато.
И поспорить готов: позабыла давно
Нашу встречу южнее Алушты когда-то.
Я подробности тоже припомню навряд.
Нас за прошлое кто-то осудит едва ли...
Но меня умаляет растерянный взгляд,
Что сегодня друг друга мы с тобой не узнали.
Парой слов обменявшись, визитки дадим.
Не кусочки картона - две взведенные мины.
" Разрешите представить - это мой господин".
"Очень рад. Познакомьтесь - моя половина".
Сделай милость, скажи: на какого рожна
Этот раут пустой в переполненном зале?
Знаешь, как ты порой мне бываешь нужна!
Хорошо, что друг друга мы с тобой не узнали.
Счастье бабочкой вьется, если жизнь, как свеча.
Встреча пуля: в висок попадет или мимо.
До чего же нелепо услыхать невзначай
В суете безнадежно забытое имя.
По делам нам встречаться опять и опять.
Помолчим: не минуту, нет, самую малость.
Со стихами из Крыма потерялась тетрадь.
Мне нисколько не жаль, что она потерялась.
МОНОЛОГ МЕРТВОГО СТАРИКА.
Ехал что-то купить подешевле:
Никуда от рынка не деться.
Как обычно ломило шею,
Чуть сильнее болело сердце.
Срам вокруг - не глядели б очи.
Все от них - дерьмократов проклятых:
Зять без всяких прибытков челночит,
Третий месяц дочь без зарплаты.
Воры нынче в правительство вхожи.
А пахан самый главный - Ельцин.
Все что строили, лезши из кожи,
За полгода пустил он на ветер.
Коммунизм в легендах и были
Возродится из пепла и праха!
Но в сиденье меня вдавило,
И я обмочился со страху.
Мне по ребрам проехалось шило,
Мне лицо обварило паром.
А толпа в трамвае решила,
Что с утра нализался старый.
Стетоскоп вынимал из уха
Скорой врач равнодушным жестом.
Говорили: “Земля тебе пухом,
Упокойся в небесном блаженстве”.
Ограничены райские льготы.
Жду я очередь голым и босым.
Ну а мимо, на вертолетах
Жизни прежней и нынешней боссы.
Не скажу, по какому закону,
Но, наверно, имеют право.
На воротах райских иконы
Под плакатом: “Всевышнему слава”.
Отщепенцы (их очень немного)
Заявляют: ”B раю нет правды!”
Но мы верим в господа бога.
И за нами пойдут миллиарды.
Предстоит нам блаженствовать вечно,
Так великие гении учат.
Если можно, хоть пару словечек,
Как там дома дочка и внучек.
1994 г
. Из цикла «Легенды о себе»
ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Когда карнавал приближался к концу,
Я понял, что маска прилипла к лицу.
Кусочки картона смыкали края.
В кровавое кружево кожу кроя.
Проклятую с криком содрал я с лица.
Слуга не признал и прогнал от крыльца.
А сын мне монетку с коня подает
И спутнице молвит «Прелестный урод».
Толпа накатила, скрутила кольцо.
Звериная сила, повадки скопцов.
Их щеки в кармине, и зубы в крови.
«О, Боже, помилуй, мне маску верни.
Я знаю, что маска мне очень к лицу,
Прости непомерную гордость глупцу»,-
Молил я того, кто мне душу давал.
Вокруг постепенно стихал карнавал.
НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ЭПИЗОД
ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ
Оставь свою телячью нежность,
А лучше корма дай коню.
Вчера кочевье печенежье
Мы истребили на корню.
Смешное выгорело дельце:
С чего был пир, не разберешь,
Но дрыхли эти, как младенцы.
Мы тихо взяли их на нож.
Лишь раз мужик возник громадный.
Он легкий лук держал в руке,
Кричал какие-то команды
На ихнем, волчьем языке.
Ты помнишь чокнутого Жана?
Стрельни левее - и в меня.
На мне был этот ватник драный,
Не то, что княжая броня.
Но по заслугам гаду мука.
Гляди – зазубрина меча.
Ему мы обрубали руки –
Он кровью харкал и мычал.
Неспешно обшмонали табор.
Вот, все тебе. Приятный звон?
Прирезали больных и слабых,
А прочих увели в полон.
Смотри какая! С гладкой кожей.
Ее мне дал десятник Гай.
Она в хозяйстве нам поможет.
А не понравится – продай.
Я воин, мне бывает надо…
Ну знаешь – это ерунда.
Ну успокойся. Ладно, ладно,
Продам. Иди ко мне сюда.
БАЛЛАДА ИЗ
БАБУШКИНОГО АЛЬБОМА
Сиверко свивал полотна
Из волокон облаков.
Желтой лилией болотной
Я украсила альков.
Лучшие собрала вина.
Друг пришел, как только смог.
Только вечер солнце кинул
На ползущий с моря смог.
Белый жемчуг в рамке алой.
Длань его была легка.
И на лоно мне упала
Вязь парного молока.
Муж вернулся слишком рано.
Слугам бросил он коня.
Для своей законной дани
Поспешил обнять меня.
Дрогнул в ножнах меч старинный,
Что привык крушить броню.
Брызнул горький сок рябины
На льняную простыню.
Ивар Нельсен вынес тело.
...Муж потер седой висок:
«Не сумел я сына сделать –
Нам с тобой дал сына Бог.
Время наш позор покроет.
Род должна продолжить знать».
...Тучи гонит злой борою.
Сын уехал воевать.
СОН В МИХАЙЛОВСКОМ
Святогорье. Снято горе
Тем. кто дал мне два крыла.
Я стоял почти что голый
У позорного кола.
Растерявшись, стражи рыщут,
А палач едва не в плач.
А с него еще и взыщут
За топор и красный плащ.
Шить полет прозрачной ниткой
Упоительный процесс.
Тщетно тявкает зенитка.
Тщетно бесится дантес.
Мчаться ввысь, к вершинам горным.
Пусть кусает локти власть,
Что вонючею уборной
По России разлилась.
Лишь полет дает свободу
И во сне и наяву.
Показал палач народу
Буйну голову мою.
А. БЛОК
В ВОСЕМНАДЦАТОМ
Кресты кустов в просвете арки,
Фасада камерный мажор,
Метал в меня метельным мартом
Мотеты пьяный дирижер.
Завыли в вихрях злые скрипки,
Следы сметая слов и ног.
Я вспоминал свои ошибки,
Да вот исправить их не мог.
Гавот ломая о колено,
Фальшивил ангел на трубе.
Картавил ветер кантилены,
Веля столицам перемены,
И Дон друзей тянул к себе.
А бархат Баха резал уши.
Назвавшись звездным ключарем,
Взлетал я над безлюдной сушей
Беседы с Богом вел вдвоем.
И был великим, но бессильным,
Как Скиф на лахтинской скале.
Исус Христос – прощенья символ -
Со мной молился о Земле.
Свободный стих
Три парки в парке пряли паутину.
Ты удивилась: «почему же в парке?»
Другие спросят: «кто такие парки?»
И надо срочно выдумать причину,
А также дать коротенькую справку,
Скорей всего в конце страницы сноску,
Как будто бы младенцу сунуть соску,
Где смесь взамен грудного молока.
Вот пряной парусиной облака
Накрыли парк. Поспешно прячу Кафку.
Рвет полотно блестящий великан,
И бьются капли о зеленый кафель
Кленовых и каштановых лекал,
И, мокрые до нитки, зябнут мойры.
Как славно лег синоним слову "парки".
Он будто на молу поет у моря.
Где книжный, бело-синей чайкой капер,
А может, это мирный чайный клипер
Меня уносит в позапрошлый век.
Там йяппи пожимает руку хиппи,
Там кружева, чеканка и финифть.
Но хлопнул парус, и ребенок всхлипнул,
И парка, вскрикнув, оборвала нить.
2002
Предтеча
Расчесывал экзему Иов,
Влача вериги в три пуда.
Представил Бог раззяву иву
В разрезе грязного пруда.
Вот Ирод - тот не гробит тело,
Кадя, как должно, фимиам.
В канун субботы жалко блеял
К столу назначенный баран.
Орлы восьмого легиона
Держали по Евфрату фронт.
Шел казначей Синедриона
В банк оформлять фискальный фонд.
На бывшем капище Ваала
Царева девка танцевала.
Ух, как же стерва танцевала!
Взлетали странные слова.
С усмешкой к ним сходились люди.
Кемарил сторож, как сова.
С плеч покатилась голова,
Чтоб после лечь на красном блюде.
ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ
В отдаленных лесах есть таинственный угол.
Там бессонницу сов уважают подруги.
Там бессовестность слов память генная рушит.
Там счастливые сто на несчастную душу.
Я туда приходил, когда был кучерявый.
Из папье крокодил меня взглядом буравил.
Мыслей множилась гамма, вилась вольная нить.
Надо было, как Гамлет – не казаться, но быть.
Между дел, в суете, среди правил нестрогих
Я по ветру летел. В лес забылась дорога.
Еще, помню, подумал: «Если нужно, найду».
И ищу, как под дулом, как прощенье в аду.
Где копеечный торг, на толкучке в толпе
Мне привиделся тот крокодил из папье.
Бесполезная вещь, дезертиров кляня,
Прокричала, что лес весь погиб от огня.
Километра четыре в камышах лагуна.
У кабатчика стырил две бутыли вина.
Хмель лагуне любовник, а воды в ней по грудь.
Чтоб не ныло так больно, надо просто шагнуть.
****
Н.Г.
Картавых комиссаров тройка.
Стакан. Небритая щека.
Мы прокричали смерти "Горько"
В гостях у славного ЧК.
Мы разделили папиросы.
Снег за ночь выбелил залив.
И к полюсу через торосы
Нас конвоиры повели
В пути мне ветер ноги спутал.
Со стуком дверь сошла с петель...
...И было солнечное утро,
И в небе жаворонок пел
****
Стихотворенье удалось.
Откуда набрался отваги?
Слова, что от рожденья врозь.
Сливались плотно на бумаге.
Кольцом цеплялось за кольцо,
Соединялись в цепь цепочки.
Я сам себе был образцом,
Как заключенный в одиночке.
Ребенок плакал за стеной.
Соседи сорились сердито.
Я знал, что вброшено зерно,
Для послезавтрашней молитвы,
Но завершается игра,
Где адский пламень в райских кущах.
И на работу мне пора,
Чтоб добывать свой хлеб насущный.
Из цикла «Это наше»
ПАМЯТИ А. ДОБКИНА
Мои ровесники уходят,
Не дотянувши до полста,
Под ложь смиренья в жалком хоре
Над литографией Христа,
Сквозь строй растерянных улыбок
Друзей, отрекшихся давно.
С сознаньем сделанных ошибок,
Тех, что исправить не дано.
Кружатся в адском хороводе,
Надежды райские храня,
Все, кто вокруг – живые вроде.
Но дальше, дальше от меня.
Мне надо б к ним, но лентой тонкой
Скрутило с головы до пят.
Вот на кресте больничной койки
Я скорой помощью распят.
Игла не попадает в вену,
Врач что-то говорит врачу.
Все это так обыкновенно,
Но я… Я жить еще хочу!
Хватаю воздух полной чашей,
А затянуться силы нет…
Звонок. Спокойно. Умер Саша.
Он в классе… впрочем, это наше.
Рак легких, сорок восемь лет.
1998 г.
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЭТЮД
Сквозь строй сдающихся мостов
И летний полусумрак рваный,
Как стаи одичавших псов
Неву таранят караваны.
Взирает ангел свысока,
Как белым в берег бьет не сразу
Волны нетвердая строка,
Колебля плиты диабаза,
Причала смутное пятно,
С Невою Невку перепутав.
Грозою сдвинут на потом
Миг перехода ночи в утро.
Сад древний дремлет, тих и прост.
Ослабил повод старый всадник.
И львы покинули свой пост,
Себе позволив легкий праздник.
А сверху хлещет чернота,
Золой и сажей плачут окна.
Но вспыхнул купол у креста
Бастарда русского барокко.
Зажегся шпиль: один, другой.
Мост, руки опустив, зевая,
Вдруг бросил вольтовой дугой
В обгон дежурного трамвая
И стал привычным, как костюм,
В плечах чуть – чуть широковатый.
Взлетал взъерошенный июнь,
Как юнга по звенящим вантам.
НА ГРАЖДАНКЕ
Я по Мориса Тореза
Шел голодный и тверезый
После электрофореза
С криво сросшейся рукой.
Мне в глаза настырно лезли
Панацеи всех болезней,
Мази, от Жилетта лезвия
И железный щит Лукойл.
Возле ресторана Лукулл
Ауди налсадно пукал.
Даже Фет такие звуки
Иначе б назвать не мог.
Пахло туками и луком,
Так обнять хотелось внука,
Слева, где проспект Науки,
Над которым легкий смог.
Показать, свезя на дачу,
Как в траве лягушка скачет,
Словно балерина в пачке,
Луг взлетает на ветру.
С ножек, спящих, снять пинетки
Только внуков, вроде, нету.
Так что, по приметам, летом
Буду кантоваться тут,
В луже против Позитрона
В обрамлении бетона
И в Сосновке, мне знакомой,
Как своя знакома дурь,
Поглощать озон с балкона.
Надо мной, свиваясь, корни,
Словно ватные линкоры,
Мяли майскую лазурь.
***
Сын уехал за границу.
Тили – дили тру-ля-ля.
«Не хочу в руках синицу,
Подавай мне журавля.
С мамой – папой мыкал горе,
Стану взрослым, наконец.
Да и средиземноморье
Это вам не Сестрорецк.
Плещут в реках мед и млеко
В обетованном краю.
Там достойно человека
Обустрою жизнь свою.
На мели, а тоже мелют,
Перспективы, мол, имел.
Письма шли мне по e-mail’у,
Мало будет, рингни белл.
Не дождешься, не приснится
Шепот леса, шорох трав».
Я однажды взял синицу.
Я, возможно, был не прав.
ПРОЩАНИЕ
Марине
Говорила мне: «Стихи твои тяжелые,
Что чугунный шар в жестяном желобе,
По колену колуном - не веткам с сучьями».
А сама-то сотворила шутку сучью.
И, ведь, больно сделать не хотела.
Не моя - а все равно потеря.
А могли б смотреться славной парой:
Как вдоль улочек бродили старых.
Этот месяц бесконечно тянется.
Пей его, как водку горький пьяница.
Эрмитаж, Нева, Сената здание…
До свиданья, друг мой, до свидания.
СУДНЫЙ ДЕНЬ
Что? Не пишется? Да, не пишется.
Будто после долгой ходьбы
Иль ночного обильного пиршества
Захотел родниковой воды.
Но не той, что в лабазе в бутылках,
Черт те знает с какой глубины -
Чтобы ветка коснулась затылка,
Как Конюшенной Спас-на-крови,
Чтобы в нос шибануло болотом,
У земли покачнулись края.
Боже, в нынче представленных лотах
Есть душа (в желтой папке) моя.
ПРОЕЗДОМ
- Вот пепельница. – Бросил, не курю.
- И сигареты бывшего супруга.
Мы делали пит - стоп календарю,
Свершая ежегодный бег по кругу.
Ночь, осенью раздетая на треть,
С созвездья Девы свешивалась, чтобы
За нами через штору подсмотреть
На кухне однокомнатной хрущобы.
Над раковиной блюдца, как на торг,
И ложки, словно ружья в арсенале.
Зевает сладко недобитый торт…
- А помнишь, как на Крюковом канале?
На вечер у меня билет в купе,
За ним казенный интерес маячит.
Еще на дне осталось «нескафе»,
И пара рюмок коньяка в придачу.
Над нами просыпается сосед.
- За будущую встречу. – Было мило.
Твоя дочурка всхлипнула во сне.
И семь утра на каланче пробило.
ДЕТСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ (НОЯБРЬ 67-ГО)
Была в Неве высокая вода
И наводненья в городе боялись
(А. Ахматова)
В Неве высокая вода,
И обещают наводненье.
Как невоспитанный слуга
Река свое являет мненье.
Уродливо разъятый рот
Слова швыряет в клочьях пены.
Чуть-чуть - и берег весь зальет,
Всего осталось три ступени.
Всплывут испуганные львы,
Скамейки в пятнах прелых листьев.
Волною понесет в залив
Дворец петровского министра,
Тогда законною невестой
Меж обнаженных тополей
Нева пойдет под руку с вестом
Сквозь сито каменных аллей.
Взлетят в салюте крышки люков,
Оковы мостовой дробя.
Но рыбой, жаренною с луком,
Пахнуло утро ноября.
Нева вернет дворы болотам,
Сметет уродливый асфальт.
А к «Норду» хвост за свежим тортом.
На Думе цифры "пятьдесят".
Вытряхивает мама скатерть.
Нева дрожит, как жалкий вор.
Соседка наша, тетя Катя
Аршинной скалкой бьет ковер.
Потопа ждать, пожалуй, хватит.
Уже на спад пошла вода.
Лишь ветер рвет на маме платье,
И мокнет флаг на проводах.
Александровский сад
Прощальный луч, так говорят, зеленый.
Не стану врать, не видел, не скажу.
А было: в понедельник мы с Аленой
Бродили в Александровском саду.
Был летом сад расчерчен и расцвечен,
И маялся в вечерней немоте.
А волосы прекраснейшей из женщин
Парились, словно чайник на плите.
Следил за нами недалекий ангел.
Вели секстеру, по жести гремя.
Проблема из разряда высших алгебр
Пыталась дотянуться до меня.
И, прислонясь к горбу верблюда, грубо
(Так капли перекисшего вина
Неотвратимо разъедают губы):
«Мне кажется, прогулочкам хана.
Ты не жена и, в общем, не подруга,
А я устал плыть облаком в штанах», -
Не произнес и не посмел подумать.
Лобанова – Ростовского стена
Сверкнула, как актер второго плана.
Глядел Геракл, согнувшись буквой ять,
Как тень от Монферранова " Монблана"
Старается Асторию подмять.
Мы обнимались под огромным кленом.
Мешаясь с кроной, неба бахрома
Слегка коснулась головы Алены.
И сад вокруг меня сходил с ума.
Зимний этюд
Чувство, как весной, почти:
Жалкий снег на солнце тает.
Пятна, ржавые, мочи
Пахнут жареным минтаем.
Форд в сугроб уткнулся лбом,
Словно торт в прозрачной таре.
Трубы меж собой гутарят,
Белые на голубом.
День короткий, как пиджак.
Вечер. Схватывает лужи.
Я готов на брудершафт,
Раз иначе Вам не нужен.
Светлый, теплой вязки шарф
Растворился яркой точкой.
Выплывает в ночи блочный
Дом – мой старый добрый шкаф.
Он меня в дверях встречает
Залпом жарких батарей.
И горячим черным чаем
И отчаянно мечтает,
Чтоб уснул я поскорей,
Чтобы вечно быть нам вместе.
Прогнозируют мороз
То ли "Время", то ли "Вести",
А за ними блеклый крестик
Из забытых мною звезд.
***
Опять четверг, опять ЛиТо,
Опять читаю я не то,
Что им хотелось бы послушать.
Не так, мол, обнажаю душу,
Какие-то каноны рушу,
Нахально взяв неверный тон.
Маршрут короткий до метро.
Нас трое, я, возможно, лишний.
Осенний дождь роняют крыши.
Наивный план идти потише
Ломает мокрое пальто,
И до чего обрыдло все!
Поспешно скомкана строка.
В моей руке ее рука.
Друг другу руки пожимаем.
«Ну и намяли мне бока». я
«Судьба героя нелегка» она
«Сейчас бутылочку пивка» он
«Ну, до свиданья», «Ну, пока».
Бегу к последнему трамваю,
Привычно рифмы подбирая.