Бог не умер, детка, он просто устал нас любить.
Мы слишком подвластны страхам,
А ты не слишком доверчив,
Чтобы познать себя, чтобы собою быть,
Чтобы мою мечту взвалить на большие плечи.
Любовь не исчезла, детка, она затаилась в сонме
Фантомов, прикрывшись лишь
Печатью: «Меня здесь нет»,
А ты не готов копать, копить и клепать по тонне,
За грамм дорогого счастья бороться десятки лет.
Ты слишком прагматик, детка, как сон о козырной карте,
Логичен, но полужив,
Понятен, пропет, осмыслен…
А я, как кривая тень в оранжево-желтом платье,
Спешу мотыльком на пламя испить разнотравье жизни.
На небе нет места, детка; за сотни веков и песен
Там слишком столпились лица
И крыльям свобода – соль…
Мой мир без весны был болен. Мой мир без тебя был тесен.
Ахматовски-молчаливо: «…прости, сероглазый король…»
Мне страшно подумать, детка, ты так равнодушно-бледен:
Кубики льда подкожно
Спасают от всех тревог.
Намылила выи ночь, развесила сухость петель
По краю твоих маршрутов и мимо моих дорог.
Бог… ведь не умер?! детка, он просто… ужасно болен.
Зима разревелась в голос
В чердачной тиши панелей.
Тебе не стать суеверней – не перепрыгнуть поле,
А мне не суметь воскреснуть в седых лабиринтах аллеи.
…вчера я проснулась поздно, мне снились жемчужные крылья,
Воль грязной дорожной пыли
Разбросаны перья сна…
Мы были с тобою, детка, мы были с тобою б-ы-л-ь-ю,
Но нам суждено растаять.
Но нам суждено.
Весна.