Мне снилась осень, поле, редколесье.
Далеких деревушек белый дым.
В молчании, без музыки и песен,
полков квадраты строились в ряды.
То утро было ясным и холодным.
Трава цвела в морозном серебре.
Мы отделились от своей колонны
и встали чуть поодаль, на бугре.
Отборный полк, тяжелый, кирасиры…
не раз судьбу сражения решал.
В его разбеге сгусток грозной силы.
Его хранят, как мама малыша.
Наш генерал умелый полководец,,
не путает с расчетами азарт.
Полк кирасирский – туз в его колоде.
Он напоследок сбережет туза.
Мой конь широкогрудый жадно нюхал
сырую горечь прелого листа.
А я – я был лишь зрением, лишь слухом,
я видел все, на стременах привстав.
Я видел, как отрыгивали ядра
чугунные гортани батарей.
Я видел, как ложились ряд за рядом
полки гусар, улан и егерей.
Еще я видел – падали из седел
на всем скаку и кровь цедили в грязь.
Я слышал пуль жужжанье на излете
и белых сабель звонкий перепляс.
Смерть по полю брела в крови и вое.
Кто мог стрелять – стрелял, рубить – рубил.
Мы все еще не начинали боя
и я взглянул на тех, кто рядом был.
На голове с плюмажем треуголки
кирасы сталь дороже серебра.
Коням поводья брошены на холку,
палаш томится в ножнах у бедра.
Атака! В бой! И тронулась лавина,
из крепкой стали кованая рать.
Скачи вперед, друзья прикроют спину.
В таком строю не страшно умирать.
И я – проснулся, на кровати, дома.
Подумав, почему не слышен бой.
Век двадцать первый, близкий и знакомый,
и год его две тысячи второй.
Душа моя, в каких веках ты скрылась?
Мне не у кого о тебе спросить.
И снова снится осень, лес унылый,
мой полк, где я обычный кирасир.