Уймись! Кивни хотя б. Доколе не прощён?
Чтобы меня увидеть, неужели
запятнанные промежутки щёк
должны спадать в глубокие ущелья?
Такое душное лицо перед прыжком.
Лоб оснащён осанкою литою,
ложится взгляд на шею палашом.
Моя жестокая, ну, может быть, не стоит?
Повремени. А хочется, кричи.
Я подскажу три тысячи ругательств
и десять тонн отсутствия причин,
и миллион вернейших доказательств,
но только не... Да собери глаза!
Я ими, словно чешуёй, облеплен.
Твоя спина, как гроздьями лоза,
томится множеством невысказанных реплик.
Ей тяжело. Естественный изгиб
так вопросительно и зло усугубился
в меня углом до перелома либо
(что вероятнее) я буду вспорот сверху и донизу.
Заточены все лезвия ногтей.
(Лёд колешь в ампутированных икрах)
Не убежать. Как стая лебедей,
сцепились руки, точно в брачных играх,
и рвутся из плечей. Силки волос
их путают и дёргают за пальцы.
Ты улыбаешься? Мой маленький вопрос:
где научилась ты искусству клаца?
Такой оскал у страшного божка,
что правит людоедами особо.
Его целуют лишь исподтишка.
Где научилась ты искусству злобы?
Гремучих змей не целовал ещё.
Два крошечных отверстия на душу.
Из тьмы небес: я, милая, прощён?
О, как же я невовремя укушен!