В пылу гордыни или с яростью молебна
Колен утраченных, в попытке о евреях
Напеть, я беспорядочна. Но, Боже,
Как просто эти растворенные колена
Пересчитать по пальцам рук обеих,
Когда еще одно падет. И что же?
Там ветка города неслышно дрогнет где-то,
От горя исказив лишь возраст неба.
Прерывистой морщиной сможет влиться
В истоки эры, где за сто морей от гетто
Не ясно кто кого однажды предал,
Но фактом остаются две столицы.
И Житель их не впрок на солнце прокаленный,
Разъединясь, и Портативным Богом
Не вразумленый до сего столетья,
Звездой-золой-Зелот-за-окаймленный,
В шесть направлений разлучил тревогу
Каймы. Но сохранивший два колена.
В пыли языческих бойниц – персидских конниц,
Глазниц Эллады, соблазнявших зреньем,
Не раз, подобно бусам, рассыпался
На бесконечных тихих пленников и пленниц.
Мой Житель, не желавший вразумленья,
Очаровавшись европейским платьем,
Был осенен тогда не четырьмя лучами,
Шестью сверкал лучами золотыми
( Об их зиянии упоминаю снова ),
Означен был, средь прочих, средними веками,
Мой Житель – небожитель – он – "во имя"
Как будто - житель неба, но иного.
Ты - Человек толпы, ушедшей в землю – выше –
Ушедшей в небо, а его могилы –
Вдоль Твоего пути неисчислимы.
Его пройдя, свернул с него и чудом выжил.
Ты повернул назад. Ты ищещь силы,
В живых остаться снова. И в молитве
Моей прошу меж городов земных скитаясь,
Мой Боже – Житель мой – оставь мне душу,
( Душа скитальца вне тоски и горя ).
Храни Твоих детей, моих детей, не дай им
Между собой располовинить сушу
На две столицы под единым морем.