Ноябрь.
Звонок.
На пороге она.
Рыжеволосая,
юная,
в черном пальто,
надетом на голое тело.
Странная, нежная, трогательная.
Как я желал ее, как любил
шелковый шепот ее коленей,
ее острые груди
и запах снега, первого свежего снега,
который приносила она в мой дом
в намокших волосах, в прохладных ладонях.
Студентка,
официантка по вечерам.
Я ревновал ее дико
к чужой, не принадлежащей мне жизни.
Помню, как однажды
в тускло освещенном коридоре
не отпускал ее на экзамен,
как поставил к ее ногам
старый патефон,
как зыбко задрожало танго,
как стянула она с рук перчатки
и не смогла уйти, не смогла уйти, не смогла...
«У тебя потрясающе красивый рот...»
Мне хотелось удержать ее, запомнить ее, запомнить —
ее лицо, склоненное над глянцевым журналом,
мягкие складки юбки,
крестик из родинок на полудетском плече...
Расставались долго, мучительно.
Она остригла волосы, часто плакала,
говорила что «устала», что «я виноват»,
что «больше так не может», что...
А я сходил с ума от страсти, от жалости к ней
и хотелось только сжать ее в руках
и закрыть ей рот поцелуем — черным и душным.
...Я любил тебя. Я знал,
что когда-нибудь ты уйдешь от меня
в запахи весенней травы,
в звенящие звуки города,
оставив мне эту ноющую нежность
и эти картинки калейдоскопа,
на одной из которых — обнаженная, легкая —
ты подходишь к зеркалу
и улыбаешься тихо, восторженно, загадочно,
как улыбаются юные женщины,
любящие впервые.