Мы

Илина Ланта
Ты сидишь по ночам в редакции, куришь, а я кусаю подушку
И пытаюсь плакать беззвучно, так, чтоб никто не слышал.
Да, возможно, мы оба могли б найти занятье лучше,
Но  играем в нелепое детство, предпочитая, как правило, в «третий лишний»,

А вернее, не третий, а каждый себе – чужой и постылый,
Впрочем, это уже из разряда лирики, а мы ведь решили – без оной.
Пресекаю себя на мысли «а что бы было...»,
Закрываю глаза, но сны, пугливые как вороны,

Разлетаются с громким карканьем, криком своим вещуя
Мне бессонницу, а тебе – под утро смятую пачку
Из-под Camel’a. Смотришь, устало щурясь,
На экран – о строчки не хочется пальцы пачкать,

Все слова – не о том, не те, не нужные и чужие,
Ты не чувствуешь их дыханья, не веришь, и от меня разбежались в смятенье звуки.
Мы как будто в примерочной, и нацепили чужие жизни,
И они не идут нам, мы в них уродливы, но – онемели руки,

И чужой личины уже не снять, она прирастает к коже,
И все тело – болит и ноет, готово взорваться криком.
Мир разорван наш, как черновик, в куски, и мы обрывков не сложим:
Неудавшийся паззл (в нем не хватает фрагментов – кусочков радости, ярких бликов,

Междустрочий солнечных, радужных всплесков, певучих красок;
Все окрашено в темно-серый, все отдает типографской скукой).
Мы теряем простейшие навыки: ведь даже слова «Здравствуй»
Нам давным-давно уже не собрать ни по слогам, ни даже по буквам.

Между нами растут и зреют пустые недели, годы
И столетия неприкаянных, глупых, бесплодных попыток смириться,
Как-то выжить... Твердим себе: незачем дважды все в ту же воду,
В ту же лужу стоячую: собственно, ни утонуть, ни напиться.

Между нами лежит полоса молчанья, а слов вчерашних,
Прошлогодних, трехлетней давности и незапамятных – вкус с каждым днем все горше.
А сегодня ночью мне это все же приснилось и стало страшно:
Будто кто-то из нас вдруг умер, и это конец, и мы не увидимся больше.