Эта мысль о тебе неудобна, красива, стыдна,
Как отрез бирюзового ситца в военное время.
Что мне шить из нее, и какими крючками со дна
Мелких строк поднимать ее гладкое лунное темя.
Ты был здесь - и на сладком Вертинском ломалась игла,
Ты смотрел мне в висок, ты листал эти теплые книги,
И в тебе дьявольщинка законно и нежно цвела,
Как идея инцеста в зачатках всемирных религий.
Я пишу - а во дворик, смущенный внутри и извне,
Входит месяц в чужом, не в весеннем, а в святочном глянце;
Дона Флор обнимает мужей в затемненном окне,
И пожарная лестница пышет фонарным румянцем.
И, причастный страданьям людским, в травянистый кювет
Сходит киллер с пустым саквояжем, как тот, твой, дорожный,
Полыхая смущенным лицом без особых примет.
Невозможная боль, но бывает еще невозможней...