Я хотел бы работать истопником,
самым главным заведующим тепла,
от людей я б держался особняком,
и меня бы боялась сырая мгла.
Теплым воздухом я бы вползал в дома,
согревая зимой и ранней весной
человеков, а чуть позже сходил с ума
по дорожке, которую вымостил летний зной.
Зелень лета была бы моим врагом:
стерегла, по глазам бы хлестала меня.
И, запрятав разум в прохладный загон,
я бы смачно ругался, жару кляня.
А по осени, считая запасы угля
(я бы летом, конечно, его запас)
я смотрел бы, как остывает земля,
и как холод бормочет "сейчас-сейчас"...
У меня был бы угол в подвале и свой топчан,
я б повадился лазить тайком на чердак,
и ночами я часто бы там торчал -
не от нечего делать, не просто так:
я, закинув уголь в большую печь,
пробирался б наверх посмотреть в телескоп,
и, открыв звезду - этак в сто в энной степени свеч -
разгоревшуюся высоко-высоко,
я б назвал ее именем той, что была б
ярче света любой из звезд (для влюбленных глаз) -
никакая астрономическая шкала
не могла бы сказать мне, во сколько раз.
Я припрятал бы примус на чердаке,
старый чайник плевался бы кипятком,
слушая рассказ о звезде, сияющей вдалеке,
и о том, как люблю я работать истопником.