Земля по Брейгелю,
на клее белом,
готова для саней
и мелких нег на ней -
для снегирей и белок,
и для падения в неё планет
с булавку.
В каждой из недель
семь дней по лавкам,
и кормить их надо чудом,
кухонным чадом,
краем непочатым
работы и молитвы.
Под Брейгелем,
на льду его палитры,
мы те же птицы, конькобежцы, шизы,
кишмя кишим, сидим и копошимся
и всё от смерти убегаем хитро,
от салки кисти.
Палы наши выры
и зренью мастера сегодня внове,
не ровен час - и он не взыщет с мира
и бросит начатое.
Всё-таки! неровен этот час:
пилотов, тающих в дыму из труб огняных,
где ниже сдобы маятся в жару,
и шапками коричного сафьяна
усыпан спуск на голосящий пруд,
дым, пробующий вверх ходы, встречает
тепло к нему спускающихся рук,
теплее труб и горячее чая
и языков собак, глядящих на юру -
как лоб его притягивает лед,
и тишина потрагивает шпили,
берет на кисть,
и сколько б мы не голосили,
и не чурали высь -
невидимо склоняясь и хладея,
всё близимся к началу своему.
Кому из нас конец теодицеи
доконьковать придется одному?