В первый вечер, сильно пьяный, я дошел до волнореза
и кормил часами чаек, сняв часы с твоей руки.
Мы счастливо одичали от жары и от шартреза,
и очки мои от Гуччи утопили, дураки.
Стать просило темно-синим это небо голубое,
голубым просило море это стать наоборот.
Лоскуты твоих бикини сами жили у прибоя,
и посверкивал на солнце перламутровый живот.
Покажи мне, что осталось у тебя незагорелым,
разреши мне не вернуться из-под Млечного пути,
где текут по небу звезды, становясь небесным телом,
и огни от волнореза не решаются уйти.