Памяти В. Т.
1.
Он умер. Когда-то давным-давно
мы были дружны с ним. В сумме -
месяцев восемь. Не больше. Но
когда он все-таки умер,
я опечалилась, будто с ним
вместе ушла эпоха,
в которой были цветы и Крым
и не было слова “плохо”.
Он умер унылым осенним днем.
В пятницу. Почему-то
в четверг я как раз вспоминала о нем
три-четыре минуты.
Я помню: автобус, мужчина в пальто...
Он мне показался знакомым.
Потом пригляделась немного: не то.
Небрит. И пальтишко - комом.
Он умер. Заочно знакомый тип
мне позвонил в субботу
в надежде услышать вскрик или всхлип.
Или еще чего-то.
Но я лишь сказала: “Мне очень жаль”
насквозь равнодушной трубке
и долго толкла сырую печаль
в старой душевной ступке.
Он умер. А я, представьте, жива,
хотя иногда под вечер,
когда с деревьев летит листва
на мои опавшие плечи,
мне кажется, будто давным-давно
прошла моя буйная осень,
и жизни от Бога мне было дано
каких-то месяцев восемь.
Он умер. И даже уже отпет.
Зарыт. И оплакан женою.
Ему бы исполнилось 40 лет
зимою или весною.
Но поздно считать чужие года,
как в луже чужой - льдинки.
В квартире чужой - чужая беда,
в разгаре - чужие поминки.
Он умер. От мыслей. От нервов. От дел.
В душе - пустота и злоба:
я знаю, что он никогда не хотел,
чтоб я стояла у гроба.
На свежей могиле полно венков,
на лентах полно “любимых”...
А он любил одних чудаков,
по жизни бредущих мимо.
Он умер. И где они - те чудаки?
А я - не из них ли тоже?
Поскольку живу, всему вопреки,
нелепо, себе дороже.
Поскольку верила столько лет,
что врет телефонный зуммер.
Он умер. Он умер. Его больше нет.
Он умер, вы слышите? Умер...
2.
Смерть не имеет выраженья
лица. Лишь смутный силуэт
вершит размытые движенья
на рубеже прожитых лет.
Смерть не желает и не жаждет,
не огорчается, не врет,
не суетится. Но однажды
она придет и унесет.
И бесполезно бить поклоны,
рыдать, просить и умолять.
Смерть издает свои законы
и ставит в них свою печать.
А ты еще вершишь отважно
свои нелепые дела...
Но смерть уже пришла, и даже
сказала тихо: “Я пришла...”
3.
На твоем погосте
дремлет тишина:
не приходят гости,
не брюзжит жена.
И дела, и мысли -
это для живых...
Ты в житейском смысле
убежал от них.
На твоем погосте
птичие следы -
невесомый мостик
в мир живой среды.
Голуби, вороны,
галки, воробьи -
до скончанья века
спутники твои.
На твоем погосте
выросла ольха
и сравнялась в росте
с мамой жениха.
А жених к могиле
не торопится:
дети позабыли
своего отца.
На твоем погосте
дремлет тишина.
Нынче к другу в гости
я хожу одна.
И идут от Бога
вести с высоты:
“Подожди немного -
отдохнешь и ты...”