А соловей трясется, как баран,
кольцует птицу по ноге аркан,
висит на ветке маленький банан —
предатель свет — невидимый капкан.
Мужают кошки, сумерк умервщляют,
а дождь опухший воздухом, как дама,
все скопом одуванчик совращают,
на голове нарциссика панама.
Нагая баба, мутная усмешка,
блеск глянца кожи таза, жёлтый плеч,
горшок в руке, глядит самец в окошко —
она стоит в исподнем глянце свеч.
Болтает шея красными губами,
из ягодицы шея и весло,
чуть выше черви за зубами,
в глазах собаки той веретено.
Селение молчит весной в саду,
деревья за окном стоят, роса,
кошачий череп мой стряхнул росу,
в следы мои накапала вода.
Откажемся от тела после танца,
покроет лепесток мое тепло,
страницы жрет паук, манит в дупло,
иду, нагая баба вместо ранца.
Паук-самец, зачем ты возбуждён,
зачем тебе литая паутина?
Твоим бесславием я поражён,
сидишь и ждёшь, как злая скарлатина.
В дрожанье чёрных струн рык паука,
четыре чёрные звезды на морде,
качаются качели как по хорде,
болит ногами бледная рука.
Ещё не поймана младая муха,
крутит башкой и крылышки жует,
ей нужен череп, паутина, ухо,
дырявый хобот в облако сует.
Парит без рамы холст с крылами,
зеленым телом, красными ногами,
нагрудный белый крест с костями
и чёрный череп гладкий под рогами.
Роса мне башмачок облобызала,
весёлый я на трон взошел,
кентавр сел на трон в туманном зале,
туман густой чешуями нашел.
На жёлтое плечо упал паук,
кто ранен яйцами, тот самка-дама,
в набитом животе туман, и мамка
далёкими ночами строит лук.
Росу увидел дождь и захотел,
круг хохота по небу — взмолодел,
больной ручей вспотел и заорал,
подкинут от земли, росу порвал.
Река моя, пойму ли я тебя?
Ржавеет дно безличием ответа.
Река моя, приду ли я в тебя?
Молчит лицо, рассеется по ветру.
По саду шевелит туман в низинах,
коротким телом пишет дождь роман,
зовёт из темноты кота гурман,
безмолвные невесты спят в осинах.
1982
Из книги стихов "Поколение судьбы"