Он был большой, почти как Дмитрий Третий
И с высоты прозайских гималаев
На наш тусняк не прозовский, поэтий
Глядел, как в мимы смотрит Магомаев.
Но магистраль, усыпанная словом,
Влекла ступить без дрожи у ноги,
Автопилот, настроенный толково
Привёл гиганта с нами в «Пироги»
И благородно выпив за поэтов,
«Портос» уснул в кулисах их кудрей…
О чём был сон? Про закусь и про это,
Что выпивают следом за «налей»?
Пожалуй, нет. Он спал, но с видом прозы,
Как ледокол задумчивый во льдах,
Такой доступный, чуждый нам и позы,
Что я не смог не спеть ему в стихах.
Без суеты о рейтингах и книгах,
И списках мэйлов наспех на листках,
Пренебрегая лестью в мелких фигах,
Он был скалой, обрызганной в стихах.
Великолепно пьяный сам собою,
Он нас терпел, как папа мелюзгу,
И впечатлил… Вот это я не скрою!
Тем, что гнал о творчестве пургу.
Он, прорычав: «Поэт… я нет… про заек…»
Лицом зарылся в кудри с бородой.
Размером с двух поэтов был прозаик,
Талант вместительный и может быть, большой.
Лишь раз упав с миниатюры стула,
Он нами поднят был с почтением и лаской.
Уж не ревниво ль спящего лягнула
Коварной прозы муза, как пегаска?!