Всё, что время стирало, в пыль и прах превращая,
Всё, что тысячелетья под песком хоронили,
Не воспрянет живое, не восстанет из тлена,
Не прочесть нам тех знаков, что ушли безвозвратно.
Только смутными снами, только яркими снами
Просыпается память над страницею книжной,
И встают, как живые те, что в пыль превратились,
Заставляя нас молвить, что забыто, но вечно.
Я хочу вам поведать не о древнем герое,
Не о воине славном, побеждающем в битвах,
Не о том, кто по званью возвышался над всеми,
Не о том, кто за славой исходил степь и горы.
Я хочу вам поведать о простом человеке,
Как и мы, был он смертным и стремился к веселью,
Как и мы, ошибался и пытался постигнуть
Что за сотни столетий не постигли доныне.
О видавшем пределы всех земных бездорожий,
На себе испытавшем все превратность жизни,
Разделившем их тяжесть вместе с преданным другом,
О предвидевшем годы, помудревшем в скитаньях.
Много видел и знал он, даже скрытое в сердце,
И о днях до потопа смог, услышав, сказать нам.
Но от всех перепутий возвратился усталым
И оставил на камне свой рассказ для потомков.
Он впервые стеною оградил славный Урук
Вместе с лучшим из храмов, что поставлены небу.
Никому в целом мире, даже в будущих царствах,
Не воздвигнуть прекрасней, не оставить достойней!
Та стена горделива, ряд зубцов по карнизу,
Очертанья их строги, словно нить в натяженье,
В основании камни, вряд ли сыщешь прочнее,
Точно горные кряжи неприступны и тверды.
Пред воротами в Урук опустись на колени
И ощупай руками стертый камень под ними.
Сколько раз, открываясь, громыхали ворота,
Сколько раз этот камень они в пыль превращали.
Ты, на стены поднявшись, обозри всю округу,
И спустись, покоренный, к кирпичам основанья.
Кирпичи его крепки, не в печи ль побывали?
И заложены стены не семью ль мудрецами?
Не семью мудрецами, а царём Гильгамешем.
Он велик среди прочих, что под звездами дышат.
Все бессмертные боги одарили героя,
Поделившись всем лучшим, что имели от века.
Доверял ему Шамаш* красоту лика Солнца,
Грозный Тешуб** отвагу, что упрямее бури,
И все прочие боги захотели увидеть
В нём своё отраженье, свои страсти и сути.
Всю небесную силу человеку вручили,
Чтоб любой мог воскликнуть: «Он велик среди прочих!»
И пришлось Гильгамешу на две трети быть богом,
На одну ж – человеком, красотой несравненным.
Вот и жил, непокорен, словно бык распаленный.
Дни и ночи буянил, утомленья не зная.
В поединках и битвах не встречал себе ровни.
И дрожали от страха все, кто в Уруке жили,
И к богам вопрошали: «Он ли Урука пастырь?
Его мощь и опора? Его слава и гордость?
Он ли тот, кто стеною оградил славный Урук?
Он ли мудрость постигший наш защитник, хранитель?»
Очень часто стенанья до богов долетали,
И бессмертные боги, раздражённые плачем
Потерявши терпенье, к власти Ану*** воззвали:
«Гильгамеш непокорен, точно бык распаленный,
дни и ночи буянит, утомленья не зная.
В поединках и битвах не нашел себе ровни,
И страшатся буяна все, кто в Уруке живы,
И к богам вопрошают: «Он ли Урука пастырь?
Его мощь и опора? Его слава и гордость?
Он ли тот, кто стеною оградил славный Урук?
Он ли мудрость постигший наш защитник, хранитель?»
Очень часто их плачи долетали до Ану.
И тогда он взмолился вместе с ними Аруру:
«О, великая сила! О, великая Матерь!
Создала ты людей всех, создала Гильгамеша!
Так создай же подобье его силе могучей,
Пусть сражается с ним он, отдыхает пусть Урук!»
И Аруру, услышав эти плачи и просьбы,
Принялась за созданье двойника Гильгамеша.
В своём сердце имея образ Ану подобьем
В чистой влаге небесной свои руки омыла
И, комок рыжей глины в степь зеленую бросив,
В жизнь впустида Энкиду - исполина, героя:
Порожденье молчанья, славный воин небесный,
Только, зверю подобно, тело шерстью покрыто
И подобно всем девам длинный волос он носит,
Густотой его пряди как хлеба наливные.
Никогда он не видел ни людей, ни селений.
Всё его одеянье только тело нагое,
Он с газелями вместе топчет сочные травы,
Вместе с тварью степною к водопою приходит.
Но однажды охотник там увидел Энкиду:
Со зверьём к водопою первый день он приходит,
Со зверьем к водопою на другой день приходит,
Со зверьем к водопою и на третий приходит.
Как увидел охотник исполина Энкиду,
О, как он устрашился, смолк, в лице изменился.
Стал похож на идущих он неблизкой дорогой****.
В животе холод страха, сердце скорбь заглушила.
Он домой воротился и отцу всё поведал:
«Незнакомец явился, нет на свете сильнее.
Словно камень небесный его руки могучи.
Вместе с тварью степною к водопою он ходит.
Исполин мне тот страшен - обхожу стороною!
Все силки мои, сети он находит, ломает.
И уводит из рук он тварь любую степную,
Не дает мне улова, не дает мне работы.»
Мудрый старец ответил устрашённому сыну:
«Гильгамеш в нашем крае силачей всех сильнее.
Словно камень небесный его руки могучи.
Ты с царем повстречайся, расскажи всё, что видел.
Только вряд ли ту силу силой большей подавишь.
Здесь не сила - другое может в деле помочь вам:
Победят незнакомца только женские чары.
Пусть пойдет к нему жрица, посвящённая Иштар*****.
Там, где поит зверье он чистой влагой небесной
Пусть нагая предстанет, всей красою прельщая.
И как только её он впустит в сердце и разум
Убегут его звери; что росли с ним в пустыне».
Был отцовскому слову тот охотник послушен
И направил стопы он через дальние степи,
И нашёл он тот город, что стеной огорожен –
Славный Урук, где правит тот, кого нет сильнее.
Пред лицом Гильгамеша он сказал своё слово:
«Незнакомец явился, нет в округе сильнее,
Словно камень небесный его руки могучи.
Вместе с тварью степною к водопою он ходит.
Исполин мне тот страшен - обхожу стороною!
Все силки мои, сети он находит, ломает
И уводит из рук он тварь любую степную,
Не даёт мне улова, не даёт мне работы».
Гильгамеш умудрённый и хитёр, и разумен.
Для охотника слово точно старец вещает:
Победят исполина только женские чары.
Отведи к нему жрицу, посвящённую Иштар.
Там, где поит зверье он чистой влагой небесной,
Пусть нагая предстанет, всей красою прельщая.
И как только её он впустит в сердце и разум
Убегут его звери, что росли с ним в пустыне.»
Был охотник послушен Гильгамешеву слову –
В храме Иштар он выбрал луноликую Шамхат.
И отправился с нею он в зеленые степи,
В край безлюдной пустыни, отыскать там Энкиду,
Через три дня достигли сокровенного места,
Притаились в засаде среди трав и деревьев.
Но бесцельно минуют день, другой и день третий:
Не приходит Энкиду влагой радовать сердце.
Вот зеленые дали стали цветом кровавы,
И расплавленной медью водопой заискрился.
То бог Солнца, бог Шамаш свою лодку направил
В край безмолвный и мрачный, где живых не бывает.
В это самое время и увидела Шамхат:
Меж зверей к водопою муж великий спускался.
Исполинского роста, точно воин небесный,
Только, зверю подобно, тело шерстью покрыто.
Он с газелями вместе топчет сочные травы,
Вместе с тварью степною влагой радует сердце,
Свет вечернего солнца озарял длинный волос,
Как хлеба золотые были пряди густые.
И, увидев Энкиду, замерла жрица Шамхат,
А охотник торопит: «Вот он,Шамхат, не медли!
Обнажи своё тело, красотою прельщая,
Пусть он, дикий, тобою своё сердце наполнит,
Пусть, увидев, захочет подойти к тебе ближе.
Ты прими, не смущайся, страсть чужого дыханья.
Пусть любовные силы на тебя он потратит –
Убегут его звери, что росли с ним в пустыне».
Луноликая Шамхат распахнула одежды
И осталась нагая; красотою прельщая,
В ярком зареве солнца пред Энкиду предстала,
Точно дивное диво - и маня, и пугая.
Не поверил он взгляду, захотел убедиться,
Подошёл, прикоснулся и не смог оторваться:
Луноликая Шамхат всё собой заслонила,
Приняла не смущаясь страсть чужого дыханья.
В небо звёзды взмывали, ветер в травах шептался,
Утром птицы встречали лодку Шамаша криком,
Многократно светила стражей степь обходили,
Но очнулся Энкиду лишь на утро седьмое.
Он лицом обратился к черноглазым газелям –
Убежали газели в посеревшие степи.
Он вскочил, чтоб догнать их, - не послушались ноги,
И ушли его звери, что росли с ним в пустыне.
Все любовные силы он растратил на ласки,
Луноликая жрица заняла его сердце.
И смирился Энкиду - уж не бегать как прежде.
Только новую мудрость приобрёл его разум.
Воротился, спокойный, сел у ног своей жрицы,
Заняла его сердце луноликая Шамхат.
Он в лицо её смотрит, оторваться не может.
Всё, что Шамхат ни скажет, ловят чуткие уши:
«Ты прекрасен.Энкиду, словно воин небесный,
Так зачем со зверями по степи ты блуждаешь?
Если хочешь тебя я отведу в славный Урук,
Что стеной огорожен вместе с лучшим из храмов.
Гильгамеш в нём владыка, силачей всех сильнее,
Точно бык распалённый кажет силу народу».
Эта речь интересна показалась Энкиду,
И ответное слово так Энкиду вещает:
«Что ж, веди меня в Урук, что стеной огорожен,
Гильгамеш где владыка, силачей всех сильнее,
Точно бык распалённый кажет мощь свою людям.
Брошу вызов ему я, гордо слово промолвив,
Прокричу на весь Урук: «Я могучей всех смертных!
Я один лишь способен изменять людям судьбы!
Кто взращён дикой степью, тот - великая сила!»
Луноликая молвит речь лукавую дальше:
«Так и будет, Энкиду, отведу тебя в Урук,
Что стеной огорожен среди степи пустынной,
Покажу Гипламеша, где бывает он знаю.
Через дальние степи ты направь взоры в Урук?
Там горды люди платьем, сходным с цапкой одеждой.
Что ни день - у них праздник, веселящий их печень,
Звуки арф и кимвалов в уши мёд расточают.
Там весёлые девы красотою сияют,
И сулят наслажденье, обещая отраду.
И кого только с ложа за собой не уводят -
Из-под крыши семейной самых преданных манят!
Что ты знаешь о жизни?! Как дитя ты, Энкиду.
И однажды увидев, ты поймёшь это сразу:
Гильгамеш - вот в ком сила, что жестока порою,
Этим мужеством властным наш владыка прекрасен.
Сладострастием полон каждый член его тела,
И невиданной мощью с ним тебе не сравниться.
Словно бык распалённый он покоя не знает.
Ты наивный Энкиду, слишком дерзок твой норов!
Гильгамешу нет равных, ведь его любит Шамаш.
Ану, Эллиль и Эа****** ему разум вручили.
О тебе знал он прежде, чем сюда ты явился,
Вещий сон среди ночи посетил Гильгамеша.
Гильгамеш утром Нинсун о виденье поведал:
«Слушай, мать моя, боги ныне сон мне послали.
В нём небесные звёзды надо мной распростерлись.
Вдруг одна, вниз сорвавшись, на меня камнем пала.
Был тяжел мне тот камень - смог его приподнять лишь,
Я стряхнуть попытался - не стряхнул, как ни бился,
К нему Урук поднялся как волна перед бурей,
Все мои горожане, все мужи окружили,
Поцелуями ноги осыпали как дети.
И его полюбил я - как жену в своём сердце,
И собрал свои силы - мне пришлось принапрячься -
И к ногам твоим камень я принес, постарался.
Ты ж - со мною сравняла этот камень неясны».
Нинсун мудрость познала, Нинсун сыну вещала:
«Кто во сне появился словно звёзды ночные,
Кто как камень небесный на тебя навалился,
Кто тяжёл был настолько - смог его приподнять лишь,
И кого, как ни бейся, не стряхнуть тебе тяжесть,
Кто тебе полюбился ненаглядной женою,
Кто у ног моих камнем оказался лежащим,
И кого я с тобою в своём сердце сравняла
Это сильный товарищ, что придёт к тебе скоро.
Словно камень небесный его руки могучи,
Ты любить его будешь как жену в своем сердце,
Будешь дружбой гордиться - это сну толкованье».
Гильгамеш на другой день снова Нинсун вещает:
Слушай, мать моя, снова боги сон мне послали,
В нём топор с неба падал, а вокруг все толпились,
К нему Урук поднялся как волна перед бурей
И его полюбил я как жену в своём сердце,
И собрал свои силы, мне пришлось принапрячься,
И к ногам твоим чудо я принёс, постарался,
Ты ж со мною сравняла тот топор в своём сердце».
Нинсун мудрость познала, Нинсун сыну вещала:
«В топоре том упавшем видел ты человека.
Он надёжный защитник, словно воин небесный.
Будет он тебе другом, сотоварищем верным.
И его ты полюбишь как жену в своём сердце,
И его я сравняю в своём сердце с тобою».
И тогда он промолвил мудрой матери Нинсун:
«Раз уж Эллиль велел так - пусть приходит советчик!
Будет преданный друг мне - другу я предан буду!»
И ответом то было вещих снов толкованью».
Рассказала Энкиду Шамхат сны Гильгамеша
И на ложе ночное вновь взошла, словно Иштар.
Снова звезды взмывали, ветер в травах шептался,
И не видел Энкиду ничего кроме жрицы.
Лишь осталось в сознанье то желанное слово,
Что на свете он может быть кому-нибудь другом.