Вам знакомо желанье жить свободно и ярко?
На себя лишь надеясь, верить в правду и друга,
Словно ветер весенний, устремиться по жизни,
Обнимая всю землю в исступленье любовном,
От толпы отличаться и умом, и осанкой,
Выбирать, что желаешь, а не то, что придётся,
Не менять свои чувства на покорную сытость…
Вы посмели всё это?! Что ж, не жалуйтесь после.
Гильгамеш после боя в чистой влаге омылся.
Боевое оружье до сиянья начистил.
Лёгким взмахом откинул свои кудри за плечи.
Вмето грязной одежды облачил себя чистой.
Стройный стан подпоясал, и плащом обернулся.
Лоб высокий украсил золотою тиарой.
Красота Гильгамеша привлекла взоры Иштар –
Государыня Иштар снизошла к нему с неба:
«Гильгамеш несравненный, будь мне, Иштар, супругом!
Принеси мне в подарок зрелость сильного тела!
Ты моим будешь мужем, несравненный, желанный,
Я же быть обещаю твоей верной женою.
Мне не жаль колесницы золотой для супруга –
Золотые колёса словно солнца сияют,
Янтарём солнцеликим изукрашена сбруя.
Как могучие мулы впряжены в неё бури.
В дом ступи, ароматом свежих кедров он полон
Сколько б раз не входил ты, столько будут с любовью
И порог, и ступени целовать тебе ноги.
Сколько есть властелинов и царей в разных землях
Все они на колени упаду пред тобою,
Принесут тебе данью щедрый плод своих пашен.
Будут козы и овцы вдвое, втрое родиться.
А осёл твой по сле уравняется с мулом.
А волы твои в поле пусть не ведают равных.»
Гильгамеш ей ответил, государыне Иштар:
«Значит ты мне клянёшься быть супругою верной?
Я скажу тебе прямо, ничего не скрывая:
Я могу тебе, Иштар, платьев дать, благовоний,
В пропитание мяса предоставлю немало,
Щедро потчевать стану свежепахнущм хлебом,
И вином ароматным угощу как царицу.
Изукрашу жилища, те, в которых живёшь ты,
И зерном золотистым все амбары наполню,
В твоих храмах кумиры наряжу я в одежды.
Только в жёны тебя я не возьму, не надейся!
Словно печь ты, что гаснет и не греет в ненасье
Ты как дверь, что не в силах защитить нас от бури.
Ты колодец, что воду ото всех укрывает.
Иль смола, та которой был обварен носильщик.
Основанье постройки, что стены не удержит.
Ты как мех, тот который, лопнув, выплеснул воду.
Талисман, что от рабства не сберёг господина.
Ты как обувь, что стёрла в кровь хозяину ноги.
До меня ты ведь многим поклялась быть супругой!
Подскажи-ка, в кого ты влюблена была вечно?
Кто тебя и доселе перед небом возносит?
Нет, ты просто блудила – не была ты женою –
С кем – сейчас перечислю, их ведь много – несчастных.
Вот Думузи – он первый твоим клятвам поверил.
В благодарность лишь слёзы он навеки имеет.
Или бедная птичка, пастухом что зовётся?
И его ты любила, и его уверяла,
Но ударила после, изломала все крылья.
До сих пор среди леса он скрывает страданья.
«Мои крылья!» – кричит он, только боль не проходит.
И ешё ты любила льва, что силою славен.
Что ему подарила? – кроме хитрых ловушек.
Конь был после приручен, что в бою не споткнётся,
Награждён был он плетью, и кнутом, и уздою,
И ещё получил он дальний путь ежедневный,
И судьбу: мутной влагой утолять свою жажду.
Истерзали всё сердце его матери слёзы.
Пастуха-козопаса в свои сети поймала:
Он носил тебе хлебцы, сосунков тебе резал.
Твой удар благодарный превратил его в волка,
И теперь его гонят прочь его же подпаски,
И собаки его же, не узнав, нападают.
И отцовский садовник был любим тобой, Иштар,
Он осил тебе гроздья вкусных фиников спелых,
Что стола украшеньем были долгое время.
Помнишь, как ты однажды Ишулану сказала,
Откровенные взгляды, подходя, посылая:
«Ишулану, желанный, дай испить твою зрелость!
Обнажённой рукою моё лоно почувствуй!»
Ишулану ответил откровенно и честно:
«Ты смотри-ка, чего ты от меня пожелала?!
Ел доныне я то лишь, что мне мать выпекала,
Так зачем же вкушать мне горький хлеб прегрешений?
Разве станет рогожа в злую стужу укрытьем?!»
Ты же, честные речи Ишулану услышав,
Обрекла его жизн паука в паутине,
Бесконечной работой до сих пор он загружен.
И со мною, уверен, ты не лучше поступишь.»
Как услышала Иштар эту речь Гильгамеша,
Она так разъярилась, что стрелой взмыла в небо.
Там она разрвдалась пред отцом своим – Ану,
Перед матерью слёзы стала лить неутешно:
«О, отец! Гильгамешем я ославлена ныне.
Гильгамеш перечислил все мои прегрешенья!
Он назвал во весь голос мои тяжкие скверны!»
Ей отец отвечает, государыне Иштар:
«А не ты ль оскорбила Гильгамеша сначала?
Перечислил в ответ он все твои прегрешенья
И назвал во весь голос твои тяжкие скверны!»
Государыня Иштар не остыла от гнева:
«О, отец! Умоляю, дай Быка мне такого,
Чтоб убил Гильгамеша – поплатиться он должен!
Если ж ты не поможешь и Быка не пошлёшь мне
Я сама Гильгамешу отомщу за обиду!
Я открою дорогу в страшный мир преисподний.
Мертвецы пусть восстанут, всех живых пожирая.
И живых станет меньше – это я обещаю!»
Ей отец отвечает, мудрый Ану небесный:
«Коли хочешь Быка чтоб я создал тебе, Иштар,
То мякиною Урук будет семь лет кормиться,
Ты ж должна будешь сена для скота заготовить,
А для зверя степного к сроку вырастить травы.»
Государыня Иштар так отцу отвечает:
«Слушай, в Уруке сена я скопила в достатке.
Для зверья для степного к сроку травы взрастила,
Подавай же Быка мне, чтоб убил Гильгамеша!
Или выпущу мёртвых, так и знай. Обещаю!»
Как услышал те речи мудрый Ану небесный
Тут же просьбу уважил и Быка ей создал он.
Погнала его Иштар вниз на землю, не медля.
И когда Бык достигнул улиц Урука шумных,
Он спустился к Евфрату – в семь глотков его выпил.
Он дохнул – и разверзлась от дыхания яма:
Сто мужей крепкотелых в неё разом свалились.
От второго дыханья снова яма возникла,
Провалились в ту яму двести с лишним несчастных.
Он при третьем дыханье стал плеваться нещадно,
Брызгать начал слюною на Энкиду свирепо.
Прыгнул быстро Энкиду и за рог ухватился.
Только Бык разъярённый вновь в лицо ему плюнул
И хвоста всею толщей размахнувшись ударил.
Молвил тут Гильгамешу своё слово Энкиду:
«Мы ль с тобой не гордились нашей силой, отвагой?!
Неужель побоимся?! Оскорбление стерпим?!»
Гильгамеш молвил: «Что же, Бык свиреп несказанно,
Только нам его ярость устрашеньем не станет.
Мы убьём его, друг мой – ты и я. Вырвем сердце
И положим как жертву перед Шамашем светлым.
В знак победы над трупом окровавленным встану.
Это будет достойным оскорбленью ответом.
Первым вступишь ты в битву, крепко хвост ухвативши.
И тогда меж рогами, меж затылком и шеей
Я кинжалом внезапно рубану, не колеблясь.»
Так Энкиду и сделал: бычий хвост ухватил он,
Бык взревел и помчался, желчной брызгая пеной –
Злоба зренье затмила белой яростью дикой.
И как только увидел Гильгамеш дело друга,
Он тогда меж рогами, меж затылком и шеей
Своим острым кинжалом рубанул не колеблясь.
Тотчас Бык, сотрясаясь, пал к ногам Гильгамеша.
Из огромного трупа сердце вырвано было,
И пложено жертвой перед Шамашем светлым.
Удалившись от взоров, Гильгамеш и Энкиду
В благодарносй молитве преклонили колени,
Воскуренья свершили перед Шамашем светлым.
Наконец оба брата сели рядом устало.
А тем временем Иштар, воплем дали терзая,
Со стены величавой, ограждает что Урук,
Громогласно стенала, посылая проклятья:
«Бык убит! Опозорил Гильгамеш меня снова!
Пусть же знает отныне он одно лишь страданье!»
Как услышал Энкиду эти гневные речи,
Бычий корень он вырвал и в лицо Иштар бросил,
И сказал: «Лишь достал бы – я б с тобой сделал также.»
Созвала Иштар девок – любодеиц блудливых –
И над корнем над бычьим слёзы лить они стали.
К Гильгамешу тем часом мастера приходили
На рога чтоб неспешно насмотреться на бычьи:
Восхищаясь, дивились толщиной их и весом,
В дорогую оправу те рога убирали –
В ней одной лишь лазури тридцать мин* украшенья,
Толщиною в два пальца обрамленье металла.
Гильгамеш оба рога залил маслом душистым
Этот дар ароматный он принёс богу в жертву.
А рога над хозяйским ложем в спальне повесил,
Чтобы помнилась долго над Быком тем победа.
Побратимы омыли свои руки в Евфрате,
Возлжили друг другу их на крепкие плечи
И отправились в Урук показаться народу.
Не сводили с них толпы любопытные взоры.
И, увидев улыбки молодых горожанок,
Гильгамеш, подоченясь, молвл им, солнцеликим:
«Кто у нас всех красивей среди славных героев?
Средь мужей кто по праву может славой гордиться?
Гильгамеш всех красивей среди славных героев!
Средь мужей крепкотелых горд Энкиду могучий!»
Обойдя славный Урук, во дворец возвращались,
Веселились как дети, шумный праздник устроив…
Ночь их тмою настигла, сон сморил Гильгамеша.
Засыпал и Энкиду… Только лучше б не спал он.