Траченной молью Жизелью
все еще стройная мысль
на пуантах полночного бреда,
падает брошенной тенью,
не вниз, а ввысь,
туда, где седой акварелью
лубочного дыма
забетонирован выход в небо,
в небыль цвета ультрамарина…
Мятая пачка «Житана»
с чахоточной балериной
в ней, последние три сигареты,
и лень выбираться в лето за новой,
стало быть, снова «Прима»…
Прима в летах тяжеловата,
шутка ли: лишние три килограмма?
Годы… а ведь по-прежнему надо
существовать в фуэте агонии,
на всех оборотах в бога,
в душу, в мать поминая Адана.
Не слишком пафосная церемония…
Вечная драма среди декораций,
расставленных разумом-режиссером,
больше похожих на полосу препятствий
под агностическим напряжением.
Оставив надежду на помощь дублера,
бьется за плохо понятную цель
провокативного акционизма
девятиградусная «Жизель».
Бьется до полного изнеможения
в падучей душевного онанизма
тело белое, марочное, сухое
из самых лучших сортов Мискета,
меж граней стакана играет —
хэппенинг, неотягощенный либретто,
псевдоспонтанный, как пароксизмы
смеха. И эхо каленого следа
от клейма коньяка разлагает
кислотность тонкого ломтика лайма.
В сполохах едкого дыма — «Прима» —
едва уловима, как боль в переносице,
пьяная горечь Фалерна носится…
Откладываю Катулла в подлиннике —
раздражает:
черт его знает, как произносится,
ибо дифтонги и прочие подлости…
А язык мертвый…
15.10.03